Хельмут воистину оказался наглецом из наглецов. Ничуть не смутившись, он поднес к губам руку Хельги и запечатлел на ней изысканный поцелуй. В отличие от многих простецов, научившихся искусству куртуазии, чернокнижник был естественнен и целостен - а это недостичь никаким обучением, такое изящество может быть лишь врожденным. Про себя прокурор отметила этот факт, приняв во внимание, что ее оппонент - аристократ по праву рождения, причем из весьма знатного рода.
Когда губы чернокнижника каснулись облаченных в тонкую кожанную перчатку пальцев, женщину словно пробил разряд электрического тока. Где-то внутри, глубоко в груди, зародилась медленная, тягучая капля томления и влечения. Перед глазами прокурора как наяву встала картина, описанная в давно прочитанной книге: благородная графиня узнает, что ее верный рыцарь и любовник - абиссарийский шпион, и после последней сладкой ночи страсти она недрогнувшей рукой достает пистолет и приводит приговор изменнику в исполнение. Кажется, когда Хельга еще в юности прочла эти строки, она лишь посмеялась над нереальностью подобной ситуации: ну никак не может честная и ревностная католичка вожделеть демонопоклонника!
И вот сейчас, после короткого и вежливого поцелуя, она уже была готова поставить под сомнение свои тогдашние мысли: мерзавец действительно возбуждал желание, с ним действительно хотелось быть рядом. И теперь действия графини уже не казались майору столь странными и нелогичными - кажется, она даже начинала понимать ее.
Еле заметно помотав головой, отгоняя непристойные мысли, Хельга подняла взгляд на насмешничающего колдуна, готового исполнить ее просьбу. Выслушав слова Хельмута, фон Веттин чуть поджала губы и строго посмотрела на абиссарийца:
- Я уже просила, Хельмут, не называйте меня маркграфиней. Я не имею прав на этот титул.
Она хотела добавить еще пару фраз: на тему страха и забывчивых демонопоклонников, но все мысли вылетели из головы, когда Хельмут явил свое лицо. Бог и все его архангелы! Она представляла колдуна искривлкнным уродом, или, на худой конец, одним из серой массы, а он... Он оказался строг и прекрасен, словно ангел с икон. Такого, как он, нельзя было не любить, нельзя было не вожделеть. От мужчины буквально исходила аура уверенности и надежности - и Хельга почувствовала, как с детства возводимые стены морали и нравственности дали трещину лишь при одном виде чернокнижника.
Лишь немалым усилием воли прокурор заставила себя выдохнуть и перестать глазеть на Хельмута. Нужны были очищающие строки молитвы, но произнести ее вслух - показать свою слабость. Фон Веттин несколько промедлила с ответом на последний вопрос, мысленно прочтя благословенные строки Pater Noster. Наконец, произнеся мысленно решительное Amen, Хельга поднялась с лавочки, опершись на вежливо поданную руку колдуна и кивнула:
- Любезнейший Хельмут, такому достойному человеку, как вы, я не могу отказать, и с радостью приму ваше предложение. А пока мы будем делать променацию, не могли бы вы поведать о себе? А то не хорошо получается: вы меня знаете, а я вас - нет.
Принимая приглашение чернокнижника, прокурор решила руководствоваться простым принципом: она обвинитель, а не каратель. Она может стать судьей - но не палачом. И, для начала, она должна убедиться в том, что действия Хельмута попадают под статьи уголовного уложения или Закона Веры. Лишь тогда она может что-то предпринять, когда вина колдуна будет установлена и неопровержима.