- Транспорт это дело хорошее. - Виктор с размаху сел за стол, да так, что стул под ним недовольно скрипнул. - Я не отказался бы от доброго коня. С ним и путешествие веселее - компания как-никак. И коль дороги не найдется, конь сподручнее будет.
Принюхавшись к запахам, Виктор сощурился. Кухня определенно была тем полем боя, на котором Кимберли преуспевал. Запах пищи стоял такой, что слюнки текли водопадом, а скулы сводило от желания что-нибудь съесть.
- Тебе бы жениться, старый хрыч. - Поддел собрата Виктор, выплевывая изо рта полотенце, которое он уже начал было жевать. - А то все у плиты как кухарка. Развел тут запахов - аж глаза слезятся и дышать нечем! Кухня - это тебе не мечом махать.
Вот что-то, а привычку Кимберли готовить себе самому Виктор ненавидел. И вроде не было тому объективных причин, а все равно что-то кололо у охотника в животе, когда видел он старика, со счастливым лицом помешивающего шипящие на сковороде овощи или вынимающего из духовки пирог. Что-то кричало в нем, что это не правильно, так нельзя. Что не должно быть на лице охотника улыбки, когда он длинной вилкой тычет в окорок, чтобы понять степень его готовности. Охотник должен быть другим. Быть беспощадным, быть сильным. Улыбаться он будет лишь перед самой смертью, когда вынет свой меч и ринется на армаду врагов. Так писали в книгах. Так говорили наставники. Но вот старый охотник, что и сильнее, и прозорливее Виктора. Гроза всего несвятого, демон в человечьем обличье. Тот, кто на Люцифера пойдет напевая легкомысленный мотив, подслушанный у борделя. И вот, он радуется как ребенок, играя с кухонными ножами, разрезая не врагов, но индейку, запекая картофель до румяного золота.
Привычку Кимберли готовить себе самому Виктор ненавидел. А старику завидовал, хоть никогда и не признается в том.