Некоторое время Чарльз молчал, и по его лицу нельзя было понять, о чём он думает. Виктор хорошо знал манеру старого друга и был уверен, что тот сейчас расхохочется. Так оно и вышло: на сухих губах старика медленно обозначилась молодецкая улыбка от уха до уха, глаза задорно блеснули, и сам он точно сбросил разом лет двадцать. Заливисто, радостно рассмеявшись, Кимберли похлопал соратника по плечу и допил одним большим глотком свой напиток.
- Я, конечно, старый пень и тот ещё рохля, но какой же надо быть сволочью, чтоб бросить в беде пригожую девицу, пусть у неё есть всамделишные рога! - старый охотник поднялся рывком с кресла, и слышно было, как захрустели суставы. Распрямившись и кашлянув, он немного виновато улыбнулся, точно смущаясь из-за своей неловкости. - Будет тебе снаряжение, плут. У меня много всего осталось со времён славных деньков, будь уверен. Пусть сам я не гожусь для приключений, так хоть подсоблю тебе. Ты только обещай, что покажешься мне со своей прелестницей, как добудешь её из Ада. Да не волнуйся ты, не позарюсь. Почто ей такое полено? Мне просто интересно хоть одним глазком взглянуть на женщину, которая почти пятую часть века не идёт у тебя из головы. Ты, я помню, всегда был разборчив и к девкам не привязывался. Видать, она совсем особенная.
Засветив фонарь у камина, Кимберли обмотал его тряпкой так, что света хватало лишь на то, чтобы не убиться, споткнувшись о порог, или не задеть предмет мебели. Мужчины таким образом дошли до кухни, единственное окно которой выходило в маленький, донельзя заросший сухим бурьяном сад и высившуюся за ним каменную стену. Поставив фонарь у стены, Чарльз потянул за металлическое кольцо, прикреплённое к дверце лаза, ведущего в подпол. За ним оказалась хорошая дубовая лестница с крепкими перилами, ведущая в сухой и чистый погреб. Там в прохладе на полках и в ящиках хранились соленья, вяленое мясо, сушёные фрукты и овощи, бутыли с домашним вином и наливкой, пара бочонков сельди и два копчёных окорока, подвешенных у самого потолка. Откровенно говоря, при таком запасе старик мог припеваючи пережить месячную осаду своего дома.
Отставной демоноборец под особым углом потянул за верхнюю полку у южной стены (на ней покоилась только засохшая краюха хлеба) и одновременно наступил на один из лежавших на полу плоских камней, которыми обычно придавливают квашеную капусту. Стена медленно, с тихим скрежетом уехала в сторону, открывая хозяину и гостю просторную комнату, в которой на стеллажах и в коробках хранились предметы, могущие сослужить хорошую службу не только охотнику, но и иному чернокнижнику.
- У меня есть освящённые арбалеты, пара пистолетов и даже один автомат. Есть боеприпасы к ним – серебряные, со смещённым центром тяжести, разрывные. Я в своё время не стеснялся потихоньку обирать покойников, а среди мёртвых коллег попадались, знаешь ли, и орденские рыцари. Автомат принадлежал тевтонцу, кстати. Есть с полдюжины гранат, начинённых серебряной стружкой и освящённых. Завалялись ещё: меч розенкрейцера, шесть галлонов святой воды, знахарские травки и амулетики из числа тех, за которые матушка-Церковь больно не поругает, но и по головке не погладит, кинжалы, бердыш, метательные ножи, фаланга мизинца святого Австремония, помещённая в маленький серебряный ковчег. Храню и изъятый у колдунишек хлам, который сгодится для занятий демонологией, и пару запрещённых книг по чёрной магии в двух окованных сундуках под святыми печатями и с томами Писания на крышках. Но самая главная вещь – это реликвия, которую, если верить преданию, прапрапра (какой-то, в общем, прадед) нашего приятеля Вираго привёз из Крестовых походов. Тот серебряный крест, из продольной перекладины которого выдвигается посеребрённый стальной кол. Словом, осматривайся и забирай всё, что душе твоей угодно.
Задумчивость Знаменосца с появлением Сетерли вскоре улетучилась. Вид у него был немного озадаченный, но явно не удручённый. Предполагая, что Азазель не будет спешить рассказывать о своих делах, девушка поприветствовала демонического князя и не стала задавать лишних вопросов. Вскоре слуга принёс завтрак и нечто такое, что можно было бы сравнить с земным чаем – отвар из особенных редких трав, произраставших в некоторых землях Геенны. В помещении пахло вкуснятиной, было тепло и вообще всё располагало к беседе, а потому хозяин и гостья снова увлечённо разговаривали за неторопливой трапезой. Клинок, обещанный Гласиалаболасом, доставили, когда демонесса пила вторую чашку отвара. Принёс его приятель того самого демона, которому падший херувим отрубил голову. Бедолага заметно нервничал, переминался с ноги на ногу, кланялся даже ниже, чем требовали правила этикета, говорил тихо и опускал глаза в пол, опасаясь гнева Азазеля, хотя тот к вспышкам ярости или немыслимой даже по демоническим меркам жестокости расположен не был. Ещё раз принеся свои извинения (с трудом скрываемый ужас в голосе собакоголового лишь подтверждал их искренность), слуга губернатора вновь низко поклонился и попятился спиной к двери. Он исчез лишь тогда, когда упёрся затылком в резные створки выхода. Сетерли готова была поклясться, что незадачливый задира едва не рыдал от облегчения. Не было сомнений в том, что он больше не будет задирать спокойно прогуливающихся бесов и демонов, а слуг Азазеля так и вообще будет обходить за три версты.
Знаменосец и бывшая смертная закончили завтрак. Снова явился слуга, похожий на того, что сервировал стол, и, склонившись к самому уху изгнанного херувима, что-то быстро зашептал. Сообщив своему господину какую-то весть, демон испарился так же быстро и неожиданно, как очутился в помещении.
Азазель поднялся со своего места:
- Я должен оставить тебя, Сетерли. Мой дом к услугам гостьи, и ты можешь оставаться тут до своего отбытия столько, сколько пожелаешь.
Демонический князь сделал шаг навстречу девушке, а потом сотворил то, чего она от него никак не ожидала: взяв Сетерли за правую верхнюю руку, Азазель приподнял её и едва ощутимо коснулся губами тыльной стороны её ладони. Демонесса не успела ни оскорбиться, ни испугаться, а Знаменосец уже растаял в воздухе.