Кэндлмесский архив, располагавшийся внутри типового семиэтажного здания, не мог похвастаться большим количеством украшений на фасаде – если, конечно, не считать таковыми широковатые карнизы, ребристые каменные подоконники и барельеф, изображавший герб города, прямо над входом. Несмотря на то, что дом был выстроен не более полутораста лет назад, в целом его пропорции тяготели к романскому стилю, хоть архитектор и пытался разбавить его угрожающую тяжесть упомянутыми выше ухищрениями с карнизами и подоконниками. Откровенно говоря, так было даже хуже.
Однако мысли прокурора текли отстранённо, и ничего в окружающем мире – а уж тем паче архитектурные изыски – не волновали её. Сосредоточенная женщина невидящим взором окинула серую и унылую внутренность архива и тот час забыла о ней, поднимаясь по лестнице на второй этаж.
Первым и последним препятствием Хельги на пути к вожделенным материалам сделались оказавшиеся в конце короткого коридора зарешеченная будка и массивная металлическая створка, запиравшаяся изнутри. Чтобы попасть за эту самую створку, прокурору необходимо было убедить в неотложности своего дела несущего вахту сотрудника. Придав лицу максимально начальственный вид и выпрямившись, аки солдат на плацу, фон Веттин подошла к серо-зелёной конторке и громко поздоровалась.
Поначалу её действия не возымели никакого эффекта. Стул, стоявший у приставленного к решётке стола, пустовал. Заглянуть дальше не позволяла неопределённого цвета перегородка. Однако минуты через три едва приметная дверка сбоку от стола отворилась, и из недр сооружения показалась особа лет сорока пяти. О том, что особа сия была женского пола, бывшая монахиня догадалась исключительно по собранным в пучок длинным сальным волосам, тронутым сединой, и форменной юбке длиной почему-то не на два пальца ниже колен, но аж до пола. Взглянув с высоты своего немалого роста через толстенные стёкла очков в роговой оправе, тётка не слишком дружелюбно пробасила:
- Здравствуйте. Предъявите пропуск.
Ожидая ответа субботней визитёрши, мужеподобная сотрудница кэндлмесского архива продолжала рассматривать её с укоризной и порицанием. Похоже, Хельга фон Веттин с самого утра нарвалась на экстремальнейшего рода пуританку, считавшую последней развратницей любую девушку или женщину, не брезговавшую соблюдением правил личной гигиены чаще, чем раз в неделю, и бывшую хоть немного симпатичнее, чем статуя горгульи.