 |
|
Бывшая монахиня снова видела фантастический сон. Был ли тому причиной кулон, оставшийся на шее у Хельги, общее нервное напряжение, охватившее её в эти неспокойные, полные дурных предвестий дни, или же злое колдовство её таинственного оппонента? Вряд ли существовал ответ на сей вопрос, а если и существовал, то попытка получить его этой ночью однозначно была провалена. Стоило прокурору смежить веки, как дрёма липкой патокой окутала её, возвращая ровно в тот миг сновидения, из которого её вырвал не то крик, не то стук в дверь прошлой злокозненной ночью. Из тьмы возник яркий и горячий поток света, опаливший девушку и её скакуна; он слепил глаза и сжигал лёгкие, врываясь фон Веттин в грудь через распахнутые в крике уста. Казалось, по негласным правилам сновидения этот ужас должен был непременно прерваться пробуждением, но девушка не могла проснуться. Не понимая, сидит она в седле или давно лежит на земле, разваливаясь на обгоревшие куски, не различая рёва взорвавшегося светила и собственного голоса, все свои устремления Хельга облекла одной-единственной фразой – «Пусть это закончится!» Пусть это закончится! Когда силы её были на исходе, когда не оставалось ни слёз, ни надежды, всё завершилось столь же внезапно, как началось. Пламя погасло, свет неспешно померк, вырисовывая силуэты фантастических зданий, переплетавшихся меж собою как корни растений в старом лесу или водоросли на дне морском. Узкие путаные улицы ручейками разбегались между этими поразительными домами, создавая странные визуальные эффекты: глядя на них, фон Веттин готова была поклясться, что подобного рода искривления в нормальном, привычном ей мире существовать не могут. Однако не успела она как следует освоиться, как конь, уставший, видимо, стоять на месте, вновь рванул вперёд. Животное неслось так стремительно, что Хельга едва держалась в седле. Она постоянно пригибалась к самой спине лошади, поскольку из-за извращенной геометрии этого места ей чудилось, будто она вот-вот врежется головой в низкую арку или перекрытие моста. Рискнув снова открыть глаза, прокурор пришла в ещё больший ужас: земля под копытами скакуна начала трескаться и осыпаться. Тот громко заржал, взбрыкнул… и провалился вниз вместе с всадницей. Кувыркаясь в полёте, девушка успела заметить стоящее над бездной человекообразное создание, кутавшееся в плащ, что соткан был, казалось, из самой ночи. Не долетев до дна провала, фон Веттин очнулась и теперь неверяще оглядывала свою спальню. За окном начинало светать, и серое холодное утро робко заглянуло в комнату, похожее на незваного гостя. Переведя дух и убедившись, что кровать, в отличие от мостовой в проклятом городишке, никуда не рухнет, Хельга спустила ноги на пол, а потом вполне уверенно встала. Первым делом она бросилась к чёрной книге. Открыв её, под своим посланием она обнаружила вязь уже знакомого почерка. Не было сомнений, что эти красные буквы выводил тот, чьей рукой было написано вчерашнее письмо. "Я очень рад, что Вы так скоро изволили ответить мне, дражайшая Хельга. В Вашей сообразительности я не смел сомневаться, но Вы превзошли все мои самые смелые чаянья. Как же хорошо иметь в собеседниках особу догадливую и эрудированную!
Но продолжу своё послание по ходу интересующих Вас вопросов. Увы, я не вижу смысла сообщать своё имя, дорогая маркграфиня. Дело тут отнюдь не в трусости, но в том диссонансе, который я испытываю всякий раз, когда заговаривают об именах. Что такое имя? Разве имена отражают суть явлений? К примеру, фиалка называется фиалкой, а камень – камнем. Но Вы, если бы никогда прежде не видели ни первого, ни второго, по наименованию определили бы запах фиалки, узнали бы её цвет? Или, быть может, по нему вы почувствовали б твёрдость и шероховатость булыжника? Нет, поскольку название всегда оторвано от предмета, которому бывает присвоено. Что с того, если бы меня, скажем, звали бы Роджером или Марселем? Помогло бы это Вам в Ваших изысканиях? Я опасаюсь, что ни в коем случае. Как не назови меня, имя не охарактеризует моей сути. У меня сотни наименований, сотни - какой в них прок? Но для того, чтобы Вы могли хоть как-то обращаться ко мне, я назовусь Хельмутом. Так Вам будет удобнее, моя драгоценнейшая собеседница?
Для меня очень огорчительно узнавать, что моё маленькое представление не развлекло Вас. Для того, чтобы отвлечь Вас от серых рабочих будней, я старательно разыграл пьесу. В следующий раз актёрский состав будет куда интереснее, и я надеюсь, что постановка больше придётся Вам по вкусу.
Тем паче, мне странно читать Ваши обвинения: для того, чтобы чтить законы человеческие или божьи, надо быть человеком. Но что, если я не причисляю себя в ряды прямоходящих безволосых приматов? Как же жить мне по законам, что противны моему виду? Не является ли сие надругательством антигуманным и в высшей степени несправедливым? Скажите, сударыня, можно ли требовать от волка не задирать овцу или от орла – не летать по небу? Нет, нет, ещё раз нет: это противоестественно их природе. Так и я не могу существовать по правилам, что идут супротив самой моей сути.
Цель же моего к Вам интереса очевидна. Но, ежели хотите, я увижусь с Вами в означенном месте в означенное время - но не для покаяния и уж точно не для того, чтоб сдаться в руки вершащим суд человечий. Мне куда желаннее и интереснее увидеть Вас в порыве праведного гнева.
С уважением, Ваш друг".Саунд: ссылка
|