Прочтя письмо, Хельга в сердцах зашипела дикой кошкой:
- Бог и все его архангелы!
В устах набожной католички, коей считала себя Хельга, такое поминание имени Господа всуе было почти что богохульством. Отбросив изящное послание, словно ядовитую змею, прокурор заметалась по комнате из угла в угол, пытаясь унять бешенство и дикую злобу на автора сего образчика эпистолярного жанра. В голове женщины были только мысли о разных максимально жестоких способах убийства неизвестного дарителя, и озлобленная фон Веттин некоторое время смаковала эти картины жесточайшей расправы, как драгоценное вино с лучших виноградников.
Немного подуспокоившись и собравшись с уже более реальными и рациональными мыслями, так и не раздевшаяся до конца чиновница снова накинула осенний плащ, в глубокий карман которого убрала табельный "Иерихон", и надела обувь. Спустившись вниз на проходную, прокурор облокотилась на стойку и обратилась к консьержке, мадам Буше.
- Доброго вечера, мадам. Простите, что отвлекаю в столь поздний час, но не подскажете, не искал ли меня кто-либо? Не заходил ли после моего ухода в подъезд какой-нибудь незнакомый вам человек? Возможно, меня могли искать по важному делу.
Увы, ответ старушки ничем не мог помочь Хельге: ее никто не искал, да и посторонних не было. Поблагодарив местное домашнее воплощение стоглазого Аргуса, прокурор покинула ставшие столь небезопасными стены так и не сумевшего стать родным дома и вышла на пронизываемую холодным ноябрьским ветром улицу. Женщина стояла под порывами ветра и последними опадающими листьями закрыв глаза и запрокинув голову. До боли прикусив губу, дама фон Веттин вдыхала пахнущий увяданием морозный воздух и постепенно успокаивалась. Ей сейчас, как никогда, требовался холодный отточенный разум, чтобы суметь переиграть навязавшего свои правила игры неизвестного.
Буйство нежелавшей принять зимнюю стужу природы несколько отрезвило Хельгу, и та в задумчивости отправилась в ночную темень старого парка. Ей даже в глубине души хотелось, чтобы на нее напали - злость на убийцу мадам Верлен никуда не делась, и ей хотелось выплеснуть ее на первого же встречного, достойного прокурорского гнева. Да еще на краю сознания ядом отравляла разум мерзкая мысль: а каково это - убивать, а, Хельга? Каково ощущать, как ты отнимаешь чужую жизнь? Ощущать, как с последним выдохом душа отлетает к Спасителю? Скажи, Хельга, разве тебе не интересно самой почувствовать это?
Помотав головой, бывшая монахиня отогнала греховные мысли и вошла под темные своды укрытого покровом ночи парка. Но толи день был сегодня такой, толи люди инстинктивно чувствовали взрывоопасное состояние женщины, но никто ей во время прогулки не встретился. Зато у чиновницы было достаточно времени, чтобы прийти в себя. Мысли о происшедшем она усилием воли отогнала от себя до того времени, пока не вернется домой. Обратный путь показался фон Веттин совсем коротким, и вот дверь квартиры снова захлопнулась за ее спиной.
К мозговому штурму прокурор подготовилась основательно, как полководец к битве: приготовила ужин, сварила кофе, согрелась под горячим душем, принесла с балкона пепельницу (надо сказать, что по отношению к этому грешку Хельга заняла достаточно ханжескую позицию: я позволяю себе маленький грех, чтобы не стремиться к более крупному). И вот, наконец, приготовив листок бумаги и ручку, прокурор решила изложить на бумаге собственные мысли:
1. Он видел меня в этом кулоне. Значит, он виделся со мной сегодня. С кем я виделась сей день, выйдя на работу:
- мадам Буше
- сержант Жиро
- капитан Эдельмиро Фарелл
- капитан Джефферсон Дэвис
- секретарь Луиза Гастони
- сержант Бланшар
- сержант Камю
- лейтенант Клод Абиньяк
На этих строках в Хельга поняла, что писать все это - бред, ведь убийца просто мог издалека наблюдать за ней в бинокль, да и мог быть простым прохожим! Стукнув в раздражении на свою недогадливость кулачком по столу, фон Веттин скомкала и выбросила исписанный мелким убористым почерком листок. Положив перед собой новый чистый лист, женщина в задумчивости грызла кончик ручки, решая, какой еще из многочисленных неразрешенных вопросов требует систематизации. Вопрос о целях преступника она отмела почти сразу же, так как ни одной зацепки не было, и решила остановиться на способе, которым таинственный злоумышленник пробирался в дом:
- сговор с мадам Буше (маловероятно)
- через крышу
- через окно подъезда (маловероятно)
- он жилец этого дома (маловероятно)
- через подвал
- посредством магии:
а) призывом демонической сущности
б) отводом глаз консьержке и жильцам
в) материализацией себя в пространстве дома
Изложив на бумаге все потенциальные варианты, напряжнная и нервная Хельга еще перечитала написанные строки. В колдовстве она не разбиралась, да и спрашивать у кого-либо из священников или инквизиторов было боязно, а вот подвал и чердак надо было проверить. Снова спустившись к занятой вязанием охраннице, прокурор приказала именем закона открыть двери в подвал и на чердак и сопровождать ее. Удивленная, но понимающая состояние прокурора консьержка безоговорочно подчинилась, и фон Веттин получила возможность осмотреть желаемые помещения. Увы, это не принесло никаких результатов: тонкий слой пыли наглядно свидетельствовал, что здесь давно никто не появлялся.
Вернувшись к себе, женщина еще раз перечитала записку. Здравых идей у нее не появилось, и вариантов дальнейших действий тоже: разве что в интересах дознания выбить допуск в закрытую часть архива, посвещенную магическим преступлениям. Но это было возможно только завтра, а сегодняшней ночью... Неизвесный писал, что она имеет средство поговорить с ним. И средством этим могли быть только книга или кулон.
Поднявшись с кресла, Хельга с нажимом провела рукой по волосам. Подозрительно оглядевшись вокруг, несостоявшаяся маркграфиня нетвердой походкой подошла к шкафу и вынула из коробки таинственную инкунабулу. Женщина буквально чувствовала колотившую ее мелкую дрожь и выступившие у нее на лбу бисеринки пота. Непонятно от чего, у нее был мандраж, от стыда ль, от страха... Взяв пустую книгу и решив написать в ней послание в никуда, она словно бы капитулировала перед убийцей, сознаваясь в своей невозможности противостоять ему.
Тяжело опустившись за стол и открыв гримуар, Хельга так и не смогла вывести ни строчки. Снова поднявшись, экс-монахиня достала спрятанную на праздник бутыль вина и, с третьей попытки открыв ее, отпила прямо из горла. Для храбрости и крепости рук, как говориться. Вернувшись, она прикрыла глаза и помассировала гудящие виски и, наконец, вывела слова:
- Господин убийца! Ваши действия и шутки не смешны, а ваше "представление" я почитаю для себя отвратительным. Вы нарушаете божеские и человеческие законы, и подлежите справедливому, но беспощадному суду. Я пока что не раскрыла Вас, но это - лишь дело времени. Назовитесь, дабы я знала, кто противостоит мне. Назовите цель ваших подарков и убийства, дабы я знала, что вы хотите.
А еще лучше - сдайтесь городской полиции, и я гарантирую Вам справедливый суд с учетом чистосердечного признания. Ежели Вы боитесь предстать перед судом, найдите в вашей проклятой душе смелость встретиться со мной и объясниться. Жду Вас в воскресенье в полночь у фонтана в старом парке, одного и без оружия.
Писавшая эти строки фон Веттин почти стопроцентно была уверена, что если неизвестный получит это послание, то он или колдун, или адская тварь. А к встрече с таким неприятелем женщина почитала себя готовой: вера станет ее Щитом, а освященные пули, направленные ее недрогнувшей рукой, а также искренная молитва, станут карающей десницей Его, стирающей с лица земли богопротивную грязь нечистых душ.
Закончив писать, прокурор огляделась в поисках кулона и поняла, что он все также висит на ее шее. Замерев на секунду, Хельга поднесла его к губам и дословно повторила написанное, а затем, захлопнув книгу, она отнесла ее на место и вернулась в гостиную. Убрав все со стола и перемыв посуду, с тяжким грузом сомнений на душе фон Веттин стала готовиться ко сну. Снять амулет она снова забыла...