И снова ночь. И снова нет покоя. И снова сон, сон, недостойный честной набожной католички. Вновь под ней оказывается тот же конь-мысль, летящий сквозь пространство. Или... пространства? Такое ощущение, что Хельга присутствовала при рождении тысяч и тысяч миров, и ни одна сжимающаяся и разжимающаяся в так стуку сердца сфера не была похожа на другую. Все это менялось, переливалось, сверкало, и каждую секунду перед ней открывалось новое изображение.
Непослушными губами госпожа прокурор пыталась прочесть actus iaculatorie, но привычные с детства слова молитвы словно исчесли из ее головы, и ни слова не произнеслось в этом чуждом месте. Но вот конь сделал очередной скачок, и все исчезло. Гнетущая тишина, нереальная, несуществующая, давящая самим Ничто окружила наездницу. Казалось, что она оказалась в пустоте, в которой все чувства словно замерли в ужасе от осознания того, что они тут бесполезны. Прошло несколько секунд, а может, вечность, и в этом Ничто родилось маленькое пятнышко света. С немыслимой быстротой оно увеличивалось, и, казалось, мчалось прямо на даму фон Веттин. Хельга пыталась прикрыть глаза руками, зажмуриться, но ничего не помагало. Казалось, этому вспроникающему свету не было преград, и он все также ясно сиял перед ее взором и мчался навстречу.
БУУМ!
Словно колокол Судного Дня прогремел в узилище ее сна, сминая, выкидывая женщину из тенет жуткого сноведения. Хельга, как была, обнаженная, вскочила со смятых простыней, одновременно вытащив из-под подушки верный "Иерихон". Взведя пистолет, прокурор отворила дверь и выглянула в коридор.
Конечно, фон Веттин не была солдатом, но ее наставница, аббатисса Магда, до пострига была офицером штурмовых частей армии Святого Престола, и искренно верила, что любая послушница должна познать тяготы армейской дисциплины и пройти полный курс обращения с оружием. Слабая и болезненная, юная послушница Хельга никогда не была лучшей в этих военнизированных тренировках, но сейчас, в момент опасности, тело действовало быстрее разума, повторяя вбитые сотнями тренировок движения.
Но... коридор был чист и спокоен, никакой угрозы, казалось, нет. Неуспевшая расслабиться прокурор посмотрела чуть в сторону, на дверь леди Верлен, и обмерла. Из вымученно-медленно распахнувшейся двери показался лучик света, принесший с собой чуть солоноватый запах крови и вид на багрянную дорожку темных капель. Женщина вздрогнула, - так этот свет напомнил ей то, что она видела во сне, и поспешила к себе.
Первым делом сообщив по телефону о произшедшем городской страже и вызвав следователя, а затем сообщим домоправительнице, Хельга, наконец, отправилась к гардеробу. Быстро, не приводя себя в порядок, она надела форменный мундир, повесила кобуру и уже было собралась приступить к ожиданию прибытия правоохранителей, как голову подняло вечное любопытство, так и подталкивающее ее увидеть все самой и сейчас же. Не имевшая сил противиться желанию, прокурор вошла на место преступления и застыла в ужасе.
Доселе Хельга, по долгу службы насмотревшаяся на десятки фотографий трупов, почитала себя весьма циничной и не боящейся смерти, но увиденная картина ужаснула ее - несчастная мадам Верлен была убита явно ненормальным и адски жестоким маньяком.
Зажавшая рот рукой, чиновница облокотилась на ближайший комод и позеленела. Взгляд ее упал на стену напротив - и еще больший, почти панический страх охватил женщину: на стене кровью было выведено имя. Ее имя.
Первым желанием запаниковавшей Хельги было стереть эту надпись, указывывшую на нее, как на виновницу преступления, но здравый смысл своевременно взял вверх. Ну не могла подвешенная к потолку покойница вывести это на стене! Тогда кто же это сделал, убийца? Кто он? И зачем?
В голове прокурора зародились нехорошие подозрения: она была практически свято уверена, что это связано со снами и вообще с происходившим с ней. Кроме того, она бы поставила тысячу золотых против затертой медной монетки, что преступление совершил не-человек. Или не совсем человек. И причем с помощью колдовства.
Но если об этом догадается кто-то еще, то за дело возьмется Sanctum Officium, Святая Инквизиция. А этого Хельге не хотелось: она боялась, что если раскроются ее сны и таинственные подарки ей, то она может незамедлительно отправиться на костер. Не то, чтобы фройляйн фон Веттин сомневалась в своей набожности, нет. Просто она была наслышана, что многие инквизиторы не разбирают правых и виноватых, сжигая при малейшем подозрении любого. Хельге умирать не хотелось, а поэтому она готова была сделать все, чтобы смерть злосчастной мадам Верлен была оформлена именно как уголовное преступление.
...Общеизвестно, что в Ватикане есть два типа преступлений: уголовные деяния, коии расследуют мирские правоохранительные органы; и преступления против веры, включающие в себя ересь, колдовство, демономантию и прочее, чем занимается Святая Инквизиция. И за серьезные преступления, имеющие признаки и того, и другого деяния, уголовная полиция и инквизиция начинают вести тихую бюрогкратическую войну: ведь всем хочется премию и лишний орден на грудь! А вот преступления без зацепок обе структуры радостно пытаются спихнуть от себя: пусть у других голова болит. И если уголовное преступление Хельга могла взять под прокурорский контроль, то действия инквизиции были ей неподконтрольны. Следовательно, эта смерть должна стать уголовной, и никакой иной.
Пока прокурор предавалась раздумьям, под окнами послышался шум мотора, сквозь неплотные занавески ударил свет фар. Это полицейский "Вельянтиф" наконец прибыл на вызов. По лестнице послышался топот сапог, и на место преступления прибыла следственная бригада во главе с первым лейтенантом Анри Роль-Танги. Пару раз видевший Хельгу следователь не стал интересоваться личностью человека, сообщившего о преступлении, а сразу с мрачной и недовольной миной поинтересовался, при каких обстоятельствах было обнаружено тело и какого черта на стене кровью написано имя прокурора.
Госпожа фон Веттин знала, что ее, как и всякого прокурорского, в полиции не любят, и поэтому вполне понимала раздражение следователя, наверняка выдернутого из постели. Вот прокурор, называется, не только проверками мучит, но еще и ночью на место преступления вызывает! Но виду она не подала, и дождавшись, когда полицейский достанет блокнот и приготовиться записывать, спокойно и обстоятельно поведала обо всем: о визите мадам Верлен, о стуке в дверь, об обнаруженном теле; и высказала свое подозрение: убийца проник в комнату в отсутствие вдовы, опоил ее чем-то, лишившим голоса, а потом жестоко расправился. Криков и звуков борьбы она не слышала, странностей в поведении Верлен не замечала. Мотив преступления: вызов и предупреждение новому прокурору, чтобы не совала нос не в свои дела. Кровь, заканчивающаяся в коридоре, скорее всего натекла с несвоевременно убранного орудия убийства. Стук в дверь - дело рук преступника.
Выслушав женщину, лейтенант покивал, выругался, захлопнул блокнот, и сказал, что ей можно идти: при необходимости ее вызовут, а сейчас она мешает поиску улик. И вообще - не баб.. не женское это дело, на труп любоваться. Так что шла бы госпожа майор прокуратуры к себе домой и ни о чем не беспокоилась.
Сдержав раздражение на бараноголового следователя, выставившего ее, женщина попрощалась и покинула страшное место. Решив не торопить события, и назначить над этим расследованием прокурорский контроль днем, как окажется на работе, Хельга отправилась к себе.
Остаток ночи опять прошел без сна, и прокурор, устав от ожидания, вышла на службу раньше всех. Но, прежде чем выйти из дому, она зачем-то достала из коробки медальон и надела его. Прибыв на работу, чиновница первым делом назначила над расследованием контроль и обязала полицию принести ей результаты осмотра места преступления и экспертизы крови и тела. А за одно послала Джеффа в ближайшую оружейную лавку за оружием получше: как холодным, так и огнестрельным.
А пока что: прочь все мысли о снах, тайнах, демонах, убийцах и жертвах, кровавых посланиях и так далее - пора работать. Она вернется к ним дома, уже с полицейскими материалами.
Не думать. Работать. Приступаем, помолясь.
Ave, Maria, gratia plena; Dominus tecum:
benedicta tu in mulieribus, et benedictus
Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus,
nunc et in hora mortis nostrae. Amen.
Она понимала, что она, и только она сможет понять, что же происходит. И помощи ей нет. И не будет.