- Нет, это все. Можете быть свободны, - сказал Ристус абсолютно машинально. Казалось, он все еще был полностью погружен в свои мысли, пока не замечая происходящего. Нахмуренные брови и серьезное выражение лица выдавали в нем некую напряженность и тяжелые раздумья.
Только когда слуга наконец покинул помещение, достаточно громко и резко щелкнув затвором двери, Кейн будто очнулся от уже привычно занимающей его голову паутины сомнений и запутывающих мыслей. Он огляделся и удивленно приподнял брови, когда начал внимательно и пристально разглядывать свой ужин, склонившись над тележкой.
«Интересно.»
Ловким движением руки, словно профессиональный бармен, священник схватил изысканную бутыль за горлышко и начал многозначно вертеть, рассматривая красивое оформление на обертке, описание и содержимое. Возможно, даже узнать в этом что-то знакомое и прикинуть приблизительную цену этого славного напитка... После около минуты таких «покручиваний» и разглядываний, Ристус разочарованно усмехнулся, с надеждой во взгляде посмотрев на свою сумку, где пока еще лежала полная доза детокса. Устало выдохнув, Кейн аккуратно поставил напиток обратно на поднос, точно исполнял какую-то рутинную, неприятную обязанность. В очередной раз на лице отразилось выражение какой-то ухмылки.
«...сна с наилучшими пожеланиями? А просил ведь рекаф».
Ристус устало присел на мягкую кровать, лениво размял руки, шею, зевая потянулся, затем прилег секунд на тридцать, сомкнув глаза, и, наконец, уж очень нехотя поднялся и медленно, едва перебирая ногами направился в ванную. В голове все еще вертелась целая тьма проблем и планов, которые, несомненно, можно будет обдумать уже в душе, принятие которого является пока приоритетной целью.
«Сдается мне, - пронеслось в голове священника, - возможность помыться представится мне еще не очень скоро в обозримом будущем…».
Кейн принимал душ медленно и тщательно, напевая при этом известный гвардейский мотивчик*, услышанный им, не пойми где, не пойми от кого. Всего на этот священный** акт личной гигиены ушло около тридцати минут, зато теперь, как казалось Ристусу, он был, по крайней мере, опрятен и хорошо пах. Однако же, учитывая нахождение аколита в порядочных и влиятельных официальных кругах, ему давно следовало к тому же и причесаться, подстричься, побриться… Но это точно в другой раз. Первым делом исповедник надел свое защитное одеяние экклезиарха, а поверх – свой черный бронеплащ. Священные символы он цеплять не стал, убрав их сразу же подальше в рюкзак.
Насвистывая все ту же мелодию, аколит вышел из санитарного блока, все еще протирая волосы полотенцем. Он снова не торопясь подошел к тележке, небрежно бросив рушник на ближайший стол.
«Я точно пожалею об этом» - пронеслось в голове, когда Кейн взял в руки подходящую, насколько он помнит правила этикета, вилку... И сразу же положил ее обратно.
«Хотя об этом я пожалею еще больше» - священник покачал головой и, завернув одну креветочку в два зеленых салатных листа, не скрывая своего недовольства липкостью еды, завернул все это в найденную наспех в кабинете бумагу, затем, как ни странно, аккуратно положил в карман. А вот особый напиток, так симпатизирующий Ристусу, был отправлен в сумку вместо бутылки другого, почти паленого амасека.
Варианты дальнейших событий все еще обдумывались. Доверие – смерть гораздо более стремительная, чем голод и непреодолимое желание выпить выдержанного вина. Из дома необходимо было выбираться, но для очистки совести надо и проверить свои небезосновательные подозрения.
В течение всего следующего часа Ристус внимательнейшим образом осматривал свои апартаменты, обходя и вглядываясь в каждый скрытый угол, трогая и поворачивая все, что только можно тронуть и повернуть, проверяя на надежность входы и выходы, замки, их тип, насколько уязвимо помещение со стороны окна, выискивая прослушивающие устройства, камеры, скрытые комнаты и помещения.… И все под видом одной большой безобидной заинтересованности апартаментами, интерьером и обставляющими дом предметами, не забывая при этом промычать и посмотреть с оценивающим, будто красоту, взглядом, иногда даже задумчиво потереть рукой подбородок.
«Не сомкнуть нам глаз, ведь на границе…
Император стережет наш свет...»