Зеленый кивком отвечает на слова Вьюги, начинает бормотать себе под нос какие-то словеса страшные, непонятные ритуальные конструкции из них строит и вьет руками невидимые сети.
Борода в лоб идёт, в строй снова пытается ворваться, ломает пики, что в его пузо здоровенное грозятся впиться, пинком сшибать пытается щиты и парней, за ними стоящих, двигается, рубит, сечёт, уворачивается от контратак, но пройти не может - сплотились ряды, никак.
Саид со спины вертится как волчок, в руках так и сверкает серебряной дугой меч изогнутый. Кровь хлещет из раненных и убитых.
Колдун пальцами крутит, и глаза его прямо-таки полыхают огнём, когда мёртвые, убитые братьями бойцы-копьеносцы поднимаются с поля боя, кровью облитые, выпотрошенные и обезглавленные, с разинутыми в ужасной ухмылке мертвеца ртами, познавшие тот мир и вернувшиеся сюда уже без страха и прочих слабостей, присущих смертным.
Они вернулись убивать.
Они пощады не знают, как и усталости.
Хватаются за мечи, кинжалы, копья - щиты им без нужды. Бросаются в бой, порой не обладая ни глазами, ни даже головами - однорукий боец с перерубленной надвое головой, внутри раскроенного черепа до сих пор плюхается студенистая кроваво-молочная масса мозгов, и глаз нету: всё, что выше ноздрей, снято начисто, а он бежит, издаёт какие-то страшные звуки и взмахивает одною своей рукой на Бороду, а тот развернулся вдруг и располовинил его еще надвое, теперь - уже вдоль тела.
И вроде бы не сказать, что испугал Бороду восставший из мертвых, но когда такая чертовщина начинает твориться под самым носом у воина, привыкшего к виду мертвецов, которые лежат и не двигаются (ну, если токмо смертные газы их раздувают, и они как будто бы свистят со всех дыр, то это еще ладно!), то это начинает раздражать.
Сколько же раз тебя нужно убить, окаянный?
Зеленый заканчивает свои пассы - Прокол тем временем отбивается от наседающего на него мертвяка, навалившегося на щит брата с рвением голодной до траха бабы, чей муж вернулся домой после двух лет службы в армии - и заставляет колдуна отвлечься на что-то, отвернуться на какой-то миг, коего хватает Вьюге, чтобы довершить то, что он задумал.
Миг - и кинжал метательный входит на всю глубину лезвия прямо под лопатку колдуна, и тот, изогнувшись, вскрикивает, разворачивается лицом к обидчику, и лицо его - лицо смерти, ненависти, злобы, какой не видал еще Вьюга за всю свою, полную злобы, ненависти и кошмаров жизнь.
И остается только варвару, отбив баклером направленное прямо в сердце копье, воспользоваться щитом вражеского солдата как трамплином и в прыжке вбить свой кинжал в сердце длинного и тощего врага, но теперь уже столкнувшись с ним нос к носу, почуяв холодное смердное дыхание его у себя возле уха.
Сшиб с ног, пронзил серией ударов, а под конец - разрезал шею дряблую, как будто рыбину вскрыл, и вспенилась тут же черная кровь мага. Черная то ли от тьмы в душе его, то ли от недостатка света вокруг.
И сломался строй солдатский, и пали мёртвые, осадившие Бороду и Саида, и рухнул под ноги Прокола мертвяк, им же самим минуту назад обезглавленный. Закончить работу - дело плёвое, и теперь Вьюга мог быть полностью уверен в том, что вокруг него - самые настоящие, неживые мертвецы.
* * *
Братья отходят, чтобы ударить вновь.
Недомерок бросается на здоровяка, получает по щиту цепью, да так, что откалывается край, а умбон звенит, и щепками пахнет, и руку будто бы "отсушило", хотя всё это - просто чепуха по сравнению с тем, что великану все "проходы" Недомерка что плевок - этот бес был очень ловок в защите и ворочался необычайно быстро, на каждый удар отвечая защитным "па".
Вот бы ему руки его - да хотя бы одну! - оторвать или хотя бы обездвижить, он бы сразу всю спесь, падла, растерял.
Имо стреляет из-за спин братьев, пытается отвлечь, но сначала промахивается и попадает в створку крепких ворот, где мельтешат чужаки (видимо, готовятся атаковать), а потом вновь посылает стрелу прямо на цепи гиганта, и снаряд отражен и разбит.
Чертыхается старый воин, забрасывает лук за спину и злобно выдергивает из ножен свой меч прямой, бросается на помощь Братьям - один черт от его стрельбы толку нет.
Белый бросается вперед на здоровяка одновременно с Недомерком - может, это его и спасает - и секирой собирается укоротить врага, но собачник не дремлет - один из его ударов вскользь задевает предплечье, его тут же пробивает нестерпимая боль, а двуручник в руках уже совсем не крепко лежит.
Вторая цепь, словно гибкая стальная змея, обхватывает ногу Брата и выдергивает из-под него землю - Белый падает, приложившись затылком об булыжник (в очередной раз), но в этот раз его накрывает сверху ударом, угодившим по шлему (он гудит, как колокол, и в ушах звон стоит оглушительный) и лицу, и не спасает наносник - губы брата лопаются, как перезревшие черешни, металлические звенья раскалывают передние зубы в труху, а кожа и мясо со щек сходит так, будто бы их срезали большим мясницким ножом.
Шрам это дело видит и понимает, что если брата, болью ослепленного и кровь глотающего теперь подальше от здоровяка не убрать, тот его либо на лоскуты порвет, либо просто задавит.
Кидается Шрам, бьет точно, уже не наотмашь, но не подпускает его к себе здоровяк, делает шаг вперед и выбрасывает цепь свою треклятую, кто ближе подходит - пинает, кулаком-кастетом отбивает, сволочь.
Добрый с топором да рукой, к торсу прижатой, идет в атаку, словно бессмертный, плюющий Безносой в лицо.
Здоровяк стягает воина, но не попадает в голову, однако вырывает из рук топор. Доброго это не останавливает - Брат проходит на дистанцию ближнюю, уворачивается, пинает гиганта в колено (безуспешно, он в наколенниках, и ноги его в толщину как стволы баобабов), втыкается животом в кулак гиганта и падает наземь чуть в отдалении от ног Братьев, чуть не теряя сознание.
К горлу подкатывает ком, рвота кровавая железом жжет язык.
Кричат из бойниц страшно. Видимо, скоро атаку начнут.