- Спасибо, Хоппер, - помолчал, улыбнувшись снисходительно, когда душевный разговор дядька деревенский завёл в набившую оскомину русло, где "жинка", "голодать не будешь", и весь этот, на первый взгляд, сытный набор обывателя в комплекте. Ну как ему объяснить, что человеку не только этим жить можно и нужно? Что помимо уютной хибары, супчика теплого да постельных кувырканий существует целый мир - неизведанный, заброшенный, скрывающий в глубокой грязи ядерной катастрофы золотые самородки сокровенных знаний. Как ему на пальцах показать, что знания - это сила, настолько великая, что ради неё стоит выстрадать всё, что на роду написано? Вернуть этот Свет в руки людям, во тьме мировой войны забывшим всё, чему их научила история - наверное, где-то глубоко внутри Майер ощущал себя эдаким Прометеем нового времени.
Но, к сожалению, его заботливым, по-отечески теплым отношением к людскому роду Джош похвастаться не мог, а потому просто пожал крепкую мозолистую руку, по-настоящему, по-мужски, и сказал:
- Еще увидимся, - и подумал, "увидимся ли?" Не хотелось бы, чтобы этот диалог с одним из по-своему добрых (жестких, высушенных солнцем жесткого мира, но всё равно добрых!) жителей деревушки, так и не ставшей ему родной, стал последним.
Поправил себя сразу - "крайним". Монетку сразу кожей почувствовал, что на бечевке висит, на шее. Холодит грудь плоский кругляш с дырочкой от попадания пули. "На удачу". Глупые предрассудки - сам себя укорял. Но так и не снял её. И не выбросил. Боялся ли?
Задумался о чем-то, не сразу заметил, что Хоппер шаг в сторону сделал заблаговременно. Повернулся лицом к Хэмишу, удивленно скользнул взглядом по вооружению деревенских, осторожно руки из карманов вытащил, так, чтобы видно их было.
- Я отработал своё сполна, Хэмиш. Разве нет? - заглянул в глаза брату мэра, пытаясь отыскать за этими холодными стекляшками понимание, - ведь был уговор, разве.. - заприметил наёмников, и сердце вдруг перестало выстукивать бешеную чечетку в груди, а пот, на ладошках росой выступивший резко, вдруг похолодел.
Лишь бы без крови, - заворочалась тревожная мысль.
- То, о чем мы говорим, в цивилизованном обществе называется кабалой, - и добавил сразу, чтобы не возникло нехорошего недопонимания:
- Рабством. Вы все выше этого, Хэмиш, я знаю.