В это особенное утро, совсем не похожее на начало обычной рабочей недели или утро рутинного понедельника, Герберт находился в прекрасном расположении духа, о котором можно сказать следующее: творческий порыв гения.
Завтрак в кафе был фантастикой! Юноша не помнил, когда за последний месяц ему удавалось так сытно покушать. Всё, вплоть до чашечки горячего кофе и поджаренных тостов оказалось превосходным, гениальным и чертовски вкусным шедевром кулинарии, и последствия чудных яств наталкивали сытый разум на поэтические размышления. Что ни говори, а Герберт Ли любил вкусно покушать, но еще больше библиотекарь любил крохотные, прильнувшие с краюшку безлюдных улиц кафе и ресторанчики, где можно было посидеть в изоляции от города, смотря за людьми и их жизнью из окна, пить чай и помешивать ложкой плавающий кусочек лимона-неряхи.
После завтрака юноша шел по алее, наслаждался романтикой урбанизации и вспоминал превосходный американо, который ему посчастливилось сегодня выпить. Глаза смотрели на людей, летящие без оглядки машины... Но сегодня случилось нечто особенное. Город еще спал.
Сегодня Герберт Ли изучал звуки. Закрыв глаза, он шагал по аллее. Густой туман спрятал от него настоящую суть вещей, и чтобы отгадать загадки мира вокруг, ему приходилось вслушиваться в рёв моторов, шарканье чьих-то подошв по тротуару, лай собак, гуляющих по лужайке, пока их хозяин выкуривал сигарету вытянутую из новенькой пачки. Сегодня улицы города были погружены в сон. Они еще не проснулись и прохожие, спешащие на работу, грубо будили их беседами и суетой. Каблуки натёртых до блеска туфель приковывали клочья тумана к мостовой. Рубили серую пелену радиосигналы, визжащие сигнализации. Но Ли шел тихо и молчал. Очень редко удавалось застать аллею спящей и сейчас, бок о бок с воображением и потусторонним шумом, он плыл сквозь то, что когда-то видел, знал, и то, о чем мечтал. Там была Аргентина, Африка, вся Южная Америка, собранная по частям, берега Австралии. Он чувствовал запах пороха и огня после фейерверков в Рио-де-Жанейро, слышал щебет райских птиц в джунглях, где под зноем солнца пеклись древние поселения инков, ощущал дующий в лицо бриз у Большого Рифа...
Прислонившись лбом к стеклу Герберт Ли с улыбкой смотрел вдогонку безымянной девушке, столь прыткой и грациозной, что ему вдруг захотелось побежать следом за ней, остановить её и говорить, говорить, говорить… Но туман спрятал её. На библиотекаря уставилось его полупрозрачное отражение, скупое, упрекающее. Бросив прощальный взгляд на улицу, которая шумела за стеклом, библиотекарь обернулся к своему миру.
Мир встретил Герберта молчанием сотни тысяч книг и шуршанием сотни тысяч паучьих ножек. Сотни тысяч пылинок обняли его, прильнув к пальто, чмокнули в нос и разбежались по залу. Ли чихнул.
Стоит отдельно рассказать о месте, где он работал. Библиотека находилась в сердце старого дома еще тех времен, которые помнили и хранили в своих стенах память о далёком двадцатом столетии и шумных, то ли 70-х, то ли 80-х годах. Этот дом помнил чудных хиппи, курящих легкие наркотики в его подворотнях, помнил волну рока, всколыхнувшую молодое поколение со всего мира – вся история была на его стенах, в его комнатах и окнах. Библиотека появилась тут в 1973-м. Очевидно, что с тех пор никто её не перекрашивал, не проводил ремонт и никоим образом не пытался вернуть зданию былого уюта. Выгоревшие на солнце буквы «NewOldest» за все тридцать лет никто не заменил новыми. Казалось, у библиотеки нет, и никогда не было владельца, ведь даже местные жильцы никогда не видели и слыхом не слыхивали о Чарли Моссэнтесе, который в 1973-м году выкупил прачечную и на её месте воздвиг крохотную частную библиотеку, которую мы сейчас и можем наблюдать. Он до сих пор жив, этот Чарльз, но ему уже за девяносто и не в интересах старика, одной ногой стоящего в могиле, заниматься книгами. Только Герберт Ли и Уильям Долаханн – зелёный уборщик, приходящий сюда по воскресеньям, – имели ключи от скромного предприятия.
Входя в помещение, всё еще можно ощутить слабый запах стирального порошка и хозяйственного мыла. Он в полу, в стенах, в фундаменте дома и его давно умерших жильцах. Но стоит сделать несколько шагов дальше, как едкий призрак прачки пропадёт, и возникнет волшебный мир из безмолвия книг, загадочного шуршания бумаги и тиканья часов. За стеклом витрин пусто, они всегда завешены тяжелыми шторами цвета неспелой земляники.
Герберт повесил пальто на крючок и обошел круг по главному залу. Под их суровыми, знающими взлядами - серыми глазами на портрете Герберта Уэллса, Чарльза Диккенса, Жюля Верна, Эриха Марии Ремарка и, странным образом затесавшегося среди серых лиц, Карлоса Кастанеды. Своего рода ритуал, привычка. Юноша приветствовал образы, живущие здесь уже многие десятилетия, привыкал к застоялому воздуху и теням.
Библиотека была маленькой и состояла всего из трёх комнат. Первой был зал, совмещающий в себе роль читальни и места библиотекаря. Бардовые обои. Многоярусные полки с книгами маячат у дальней стены. На полу паркет из красного дерева, очевидно, фальшивого, он всегда чист и вымыт, ведь никто кроме Герберта Ли и призраков окружных районов сюда не заглядывал, чтобы оставить несколько грязных отпечатков на коврике. Два квадратных столика сдвинуты в угол комнатушки, их столешницы вытерты опытной рукой Зелёного Уборщика, виднеются аккуратно задвинутые стулья. Прохлаждается лампа с абажуром. На стенах висят грамоты и награды, чёрно-белые документальные хроники, фотографии.
Пройдись дальше и окажешься во второй комнате – это лабиринт. Всё пространство там занимают полки и шкафы, дубовые комоды. Словно яблони они гнутся под весом плодов, спелых и червивых, красных и зелёных, молодых, старых, древних. Тут пахнет книгой и словом, типографной краской и плесенью. Если остановишься у полок помеченных буквой «С», то можно уловить призрачный табачный запах. Когда-то человек выкурили здесь сигарету, и с тех пор страницы каждой из книг в секции «С» пахнут дешевенькой папиросой. Тут мало света, мало воздуха. В этой комнате весь мир, и тут нет места жалким солнечным лучам, кислороду. Не стоит тратить сумасшедшие деньги на кругосветные путешествия возомнив себя Магелланом, ведь время Великих географических открытий кануло в лету. Пройдись по лабиринту. Загляни в самые тёмные и мрачные уголки Земли, спрятанные под шершавыми обложками обитателей «NewOldest».
Герберт Ли сидит в кресле, листая газетёнку купленную на прошлой неделе. Воротник рубашки небрежно расстёгнут. Белые рукава закатаны по локоть. Войди сюда кто-нибудь, то он не сразу заметит сидящего за столом юношу, как не заметит посетитель и само рабочее место библиотекаря, скрытое тенью по левую руку от входящего. Сколько Герберт ни пытался осветить свой уголок хоть капелькой солнечных лучей, мрак и сырость никогда не пропадали. Солнечный свет теряется где-то на середине комнаты. Поэтому приходилось пользоваться настольной лампой. За его спиной была дверца в кладовую, полную документации и бумаг, о значении которых не знал, вероятно, даже сам Чарльз Моссэнтес. На ней висит замок, а ключ от замка - в верхнем ящичке рабочего стола.
Герберт бездумно изучает печатные буквы, не вчитываясь, и даже не пытался вникнуть в смысл статей. Его мысли снова и снова возвращаются к улице. Он думает о девушках, которые случайно забывают тетради в библиотеке. Он думаает про аппетитный кофе и поджаренные тосты, с легкой, хрустящей корочкой. Рядом тикают часы. Их привезли сюда из Индонезии. Каждый раз, смотря на отполированное чёрное дерево, он видел в нём силуэты гигантских ящериц с острова Комодо. Когда-нибудь они выползут оттуда, уверен Герберт. Когда-нибудь, когда он снова придёт, чтобы открыть библиотеку, то увидит на паркете отпечаток громадной лапы рептилии. Что тогда будет? Вопрос до сих пор мучает Ли. Он не знает, что произойдёт.
Что же будет, когда белый зверь наконец-то покажет своё лицо? Очевидно, город проснётся.