Он сидит на вершине Ашхара. Горячий сухой воздух, дыхание вулкана, шепчет ему что-то, путаясь в белых, как пески Дей-Сиа, сединах. Он сидит, обнимая колени, и глядит на восток. Через марево, гарь, облака его взгляд упирается в серую твердь. Я бываю здесь каждый восход, здесь я вижу как гаснет закат и в ночной темноте растворяется небо - он всё так же сидит и молчит, и не двинет ни пальцем, ни веком. Старец ждёт. Как он ждал, пока я появлюсь из под вод.
Я жив тысячи лет и за всё это время он не сделал ни шага без цели. Ни движенья для вида, ни слова для звука. И чем больше я в том убеждался, тем странней мне казалось то, что он так печётся за свой саван - я видел несколько раз, как он его зашивает, бережно собирая воедино лохмотья. Зачем? Я хотел это знать и украл лоскуток, разорвал его ткань и рассеял в себе.
То не саван. На согбенных старых плечах он несёт свою память. В этом странном виденьи я видел его молодым - он ещё не успел поседеть, был всесилен и сказочно дерзок. И сказочно глуп. И под небом иным он искал себе равных, чтобы, их одолев, скоротать свою вечность. Так он брёл через лес, где солнце путалось в кронах, обливая стволы эфемерной рекой изумруда, в поисках той, что звала эти земли своими.
Терпенье его иссякало, и уже он собрался залить лес огнём или дымом и выкурить дичь, как услышал негромкое слово. И ещё. И ещё. И как звенья цепи эти звуки тянули друг-друга, и вплетались в мелодию леса, и на песню как хищник на запах добычи Аши вышел к ручью, где на мягком от мха валуне как на троне сидела лесная хозяйка, дева в платье зелёном.
К тому времени пеньем её наш владыка огня был как опием пьян. Он решил - вот игра для двоих, и прикинулся смертным. Подошёл к ней и обнял её: пылко, страстно и нежно. Аши щедро хвалил тонкий стан, и тугую, зовущую плоть, гордый плеч разворот, и волос чёрный шёлк, и глубокие омуты глаз. С дрожью в голосе хриплом и жарком, с лихорадочным пламенем взгляда, он сказал ей, что сделает всё за её поцелуй.
А лесная хозяйка, слышав всё уже в тысячный раз, свой сыграла обычный гамбит: да, несчастный влюблённый здесь найдёт то, что ищёт. Но цена высока - за один поцелуй он останется здесь навсегда. И с последним лучом заходящего солнца он умрёт у неё на руках, свою жизнь ей отдав словно жертву.
Не промедлив и вздоха, Титан согласился. И сполна насладился наградой.
Время быстро прошло и закат отгорел. И ночная богиня потянулась к нему, чтобы взять его жизнь, словно спелый дурманящий плод. Но в последний момент он её подхватил, будто ветер листок, и унёс прочь из леса, сквозь небо в холодный и чёрный предел - к огнедышащей домне звезды, что собой согревала тот мир. И сказал, что не так уж давно он зажёг это солнце. И последний свой луч молодая звезда изольёт не так скоро - раньше выкипит море и маревом жара покроется небо. Лес, засохнув, сгорит, и песком обратится земля, а от камня, что должен был стать его ложем последним, будет жить только память.
Он смеялся над ней. Она плакала там, в пустоте.
Я сказал, что повеса был глуп? Да! Так вот, слёзы точат и сердце из камня. А тогда Аши был не сегодняшний уголь - кремень. Вот он видит, что шутка его удалась, но ей рад он один. Рядом девушка плачет - бессильна, красива, нежна и несчастна. Сердце делает “щёлк”, разум машет: “пока”, и он дарит звезду как цветок, яркий камень для перстня, чтобы снова она улыбалась.
Очень бережно я собираю лоскут: филамент к филаменту, нить к нити, основу к утку и несу его память обратно. Аши прячет за пазуху, молча.
- Что с ней сталось, старик?
Титан улыбается мыслям.
- Как-то видел её в странном крае из камня, стекла и железа. Ан-Хеттен, или вроде того. Там учила детей как читать по следам на бумаге про дома из еды и оружие в камне. После...
Замолчав, пожимает плечами
- Займись лучше делом. Что за смрад ты несёшь из пустыни? Приберись. Поживей. Они скоро придут.
Утолив любопытство, я тотчас повинуюсь. И мой свист накрывает болото, занося всё песком.