Густав.
За окном – темно, хоть глаз выколи. Но иногда различить что-то удавалось… Дома через улицу, например. Большие пятна темные – это люди, куда-то бегущие. Стекла отражали всё: яркий свет, самого Густава, настороженно в ночь смотрящего, огромный холл постоялого двора, но ясно показать картину происходящего вне стен гестового убежища они не могли. Старик тем временем замолчал. Слышно, как на стул громко опустился.
– Где?! – бас Добреца прозвучал. Волнуется, как бы его не зацепило. Чертяка лысый.
– Да ота церковь, що биля Макрутчина знаходилась. Часовня. Просыпаюсь, значить, на двор задний сходить, по нужде… А тут! ДЫМИТ! Огонь – ВО якый! Шо ж в мире-то робыться…
– Она же каменная, дед.
– И шо? Горить, кажу тебе. Хорошо горить. Сам иди погляди! Пидпалив кто-то, кажуть. Изнутри.
Молчит Гест. Волосы жиденькие чешет. Дед снова говорит:
– Ты, дядьку, брав бы свого амбала сього и хлопцям тушить допомиг. Не дило ж, когда сидишь отут…
Молчит Добрец. Не хочет отвечать и идти тоже никуда не хочет - такие люди пожары не тушат, они их распаляют.
– Ну и хрен з тобой, цип обисранный! Богу слава, Нерестовка рядом совсем.
Встал обиженный дед. Мимо тебя прошел и на улицу вышел, хлопнув дверью. Нерестовка – это река такая, вспомнил ты. Рядом совсем протекает, небольшая, метров пять в ширину и глубиной не больше будет. Вот, наверно, почему оживились так улицы – люди воду носят, спешат каменную часовню потушить. Ты этой постройки не видел. Вообще, мало успел повидать за этот день, кроме донышка винного кувшина.
Но собаки – всё еще лают.
Не только в часовне древней дело.
Рогатин – пока не видно, ни намёка малого. Может, и нет их вовсе, а может, они всё еще прячутся, ждут момента, чтобы Густава насадить. Неясно... Гест сзади подошел:
– От люд глупый. Сдалась им эта хибара, а? Чтобы из-за неё деловые люди свои обязанности бросали. Часовня!
Фыркнул и ушел на кухню, тебя одного в дозоре оставив. Ты все еще всматриваешься в окно, разглядываешь тактическую обстановку. Вот ещё один человек идёт. Замер, черный силуэт сплошной, на другом конце улицы, у домов старых и молчаливых. Замер – да так и стоит. И… машет тебе, кажется. Точно машет.
Рихтер.
Оборачиваешься, вопрос свой задаешь – и видишь его в дальнем углу, над шкафом. Большая тень сгорбленная. Спина в потолок упирается, густая черная шесть, два глаза кошачьих смотрят, серебром блестят. Мурчит. Хрустнул чем-то внутри, ловко по стене сполз, ноги на пол поставив. Он там, где нет лунного света, понимаешь вдруг. Черты лица различаются. Нос крючковатый, большая улыбка тонких губ. Уши. Шерстью тёмной покрыт – грива густая вокруг шеи, на спине и лапах волосяной покров. И когти длинные.
Мурлыкает.
Смотрит.
– Здравствуй, Мыслитель, – шелестящий голос послышался, – я – за словами пришел. Гость из Тени.
Не боится тебя, понимаешь. Хвостом пушистым помахивает и снова на шкаф карабкается. Поведением своим он похож на кота. Игривый. Пушистый. Безобидным кажется, но.... Кто знает?
– Там, откуда я, мало забав и игр, – разочарованно говорит, – а там где Мыслящий – там весело. Ты в неспокойные края пришел, человече. И окно своё – не закрыл.
Пока гость говорит, ты внимательно смотришь на него. Видишь нити черные, узлы их, переплетения. Гость твой действительно из Тени пришел.
– …не смотри так. Я тебе зла не желаю, – ухмыляется, по шкафу гуляя. – Я говорить пришел. О тебе. Не о тебе. О друге твоём. О месте этом. Жить так скучно, Мыслитель. Меня – Котом можешь звать.
Спрыгивает со шкафа резко, в свет луны попадая. Ростом он гораздо выше чем ты, головы на три. Вообще, заметил такую странность, что раньше Кот меньше был. Тени, как известно, меняют свои размеры…
– А ты – кем будешь? – подмигивает лукаво, когтями в паркет вгрызаясь. Иссиня-серый он.