Капают слёзы на маску изнутри. Всплывают забытые уже воспоминания. Не забытые - холодные. Помнил всё фехтмейстр и до того, не был он лишён памяти. Помнил, но холодно, как на шахматную доску, смотрел. Не как человек - как машина убийства. Теперь проснулась душа - и ужаснулась. И рыдала в голос за все те годы холода и пустоты. Всё новые и новые воспоминания всплывают, душу рвут, глаза застят.
Поднял, не стыдясь, Император маску на лоб, слёзы вытер. Подошёл к горной деве, рядом присел. Вода кристалльно чистая, ясная. Вон форель проплыла.
Но где-то там, внутри, ещё есть и тот, холодный Император. Который на мир как на шахматную партию смотрит, где надо все чужие фигуры -
взять. Пока душа о брате и делах прошлых рыдает - спрашивает он сквозь слёзы об исцелении, о возвращении носа своего откушенного.
- Я не целительница и не волшебница, - говорит дева мягко, печально, ласково. - Здесь место не исцеления тела - очищения души. Здесь сердце долины. Мирным людя простого труда прийти сюда - радость великая, омовение духа, новое рождение. Ты, я вижу, не из таких совсем. Душа твоя в твёрдом коконе мути, и по-другому ты жить разучился. Сейчас кокон этот подтаял немного. Уходи, прошу, не мучь себя, не терзай. Это место не для тебя.
Говорит - и в сторону Разиэля не поворачивается, за слезами лицо смутно виднеется. Вытер он опять слёзы, закусил губу, ожесточил сердце. Бойцовский старый инстинкт чувства вглубь загнал. Что делать теперь? Уйти с поджатым хвостом, как все остальные калеки там, внизу? У них небось не было силы воли даже одно слово тут вымолвить - сразу, зарыдавши, бежать принимались, оружие бросая - теперь Разиэль понимал, почему. Ему самому хотелось выбросить свой меч - только подумал о нём, руку на рукоять положил - лица убитых этим оружием всплывают, множество лиц. И последнее - лицо Багуро с ухмылкой кровожадной. "Тут надо - ыых!" - вспоминаются слова калеки. - "А вы больно аристократичный какой-то". Уж Багуро тут не стал бы рассусоливать с этой дамой. Сразу - голову бы железным шестом размозжил и съел её печень сырой. И там посмотрел бы - будет целебный эффект или нет.
Что делать? Вынуть оружие и рубануть, преодолев все чувства - как без сомнения рассчётливый и безжалостный убийца поступил бы - разве первая невинная жизнь это будет? Или уйти, оружие бросив (или не бросив) - как все прочие жалкие калеки, лишённые твёрдости духа, толпящиеся внизу в ожидании героя? Понимает Разиэль - оставаться тут долго нельзя. А то выбора не останется. А то растопит совсем нахлынувшая волна чувств заскорузлую корку, размоет тщательно возводимые в душе стены и запоры, как вешняя вода размывает старый лёд. Вернётся золотой воин, веривший в справедливость - что-то он сделает, натворив таких дел, каких натворил Разиэль? Повесится, не иначе.
Взвешивает холодный ум мастера варианты, анализирует, пока сердце меж двух этих выборов мечется.
И тут - поворачивает голову дева. "В глазах-то самая сила!" - вспоминаются напутственные слова лесника. Ударить, пока не подняла взгляд! Или убежать? Или взгляд встретить? Носа это точно не вернёт...