... Земля, венгерская земля... "Фёльд, мóдьорфёльд"... Прошептав эти слова на родном языке, которым Имре не пользовался уже несколько лет, с тех самых пор, как отправился в Крестовый поход, приписанный к войску Андраша, государя земли венгерской. Было это, казалось, вечность назад, хотя с точки зрения стандартов летоисчисления прошло всего два года. И вот он вновь здесь, вот он вновь на родине. Все кажется знакомым, но все ощущается неуютным - пронизывающий не просто до костей, но до самоя души холод, постоянно свинцово-облачное небо, неприветливость и угрюмость как пейзажа, так и наполнявших его людей. "Что ж, ничто не изменилось. Изменилось все", - подумалось Имре при первых за два года шагах по родной земле...
Спустя несколько тяжелых недель они достигли Капошвара... "Замок врат", так переводилось название этого селения с венгерского. Сам Капошвар Имре не знал и никогда не посещал прежде, но не раз видел это название на картах своей страны, корпя в бытности своей семинаристом над старинными фолиантами по истории, религии и истории религии. Отсюда осталось не так уж и много до родного Мэдьера. Каких-то миль сто шестьдесят, или чуть более... С одной стороны - расстояние не такое и большое по сравнению с тем, сколько уже исходил и преодолел Имре в своей жизни в общем и за истекший месяц в частности; с другой же стороны, расстояние это - все равно что до Иерусалима: без денег, провизии и полноценного отдыха ни ему, ни его сотоварищам не пройти и двадцати миль. Едва переставляя озябшие и распухшие от постоянной сырости ноги, молодой священник спрятал свой нательный крест поглубже - за три недели путешествий по родным краям Имре заметил, как неодобрительно настроены его земляки по отношению к слугам Господним. "Не искушай слабых духом, когда на краю бездны они, но наставляй их словом верным и сердцем открытым", - так было сказано в Катехизисе, и молодой священник решил последовать совету мудрых отцов Церкви, не просто так оставивших назидание своим преемникам.
Войдя в таверну, Имре вмиг ощутил все то, чего так недоставало его телу, и это полностью испортило настроение молодому священнику. Запах еды - наверняка такой вкусной, такой горячей и сытной - заставил желудок Имре подать голос и напомнить своему хозяину о своем существовании, протестуя против сухого холодного пайка, которым его кормили единожды каждый день, кроме сред и пятниц, когда Имре постился, позволяя себе лишь воду. Разум молодого священника вполне свыкся с таким режимом, но вот желудок нет-нет, да и напоминал о том, что не для того, как ему казалось, он был создан. Имре нахмурился: вновь искушения плоти, никогда не прекращается эта внутренняя война между плотским и духовным; никогда не прекращается его стезя испытаний, устланная терниями и углями, и никогда не должен позволять он превозносить плотские потребности свои пред духовными. "Блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни, который обещал Господь любящим Его", напомнил себе шепотом Имре слова из Послания апостола Иакова, и - услышав вопрос старика, который был, судя по всему, хозяином этого оплота испытаний для Имре, но и источника для утешения его собратьям, добрым христианам, священник вздохнул, и заговорил:
- Apa, nincs pénzünk még... Messziről jövünk, csak étel is fedélnek szükség van... Igazi keresztény vagy de, apa, minket ne elutasítsad, nagyon kérlek!* - хриплым голосом ответил старику на его родном языке Имре. После перешел на немецкий с тем, чтобы и его сотоварищи понимали, о чем идет речь: - Я из здешних, из Мэдьера я, это рядом с Форкош-эрдьо, Вольчим лесом, что к северу от Пешта... И приютил бы соратников своих в своем доме, да до дому еще дни, если не недели пути. Ведь помнишь ты заповедь Христову, что в Евангелии от Матфея упомянута? "Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отворачивайся", - так говорил Господь наш, Иисус Христос, и еще говорил Он: "И воздастся каждому по делам его". И еще слова Его: "Что до избранных, делавших добро, придут они ко мне и не узрят огня, пожирающего смерть". Не за себя прошу, добрый человек, но за сотоварищей моих, ибо преисполняется сердце мое скорбью и болью за несправедливо терпящих лишения достойных христиан...
Цитируя Святое Письмо, Имре почувствовал, как былая уверенность в себе мягкой поступью вновь возвращается к нему; ничто так не исцеляет изнеможенные холодными осенними ветрами разум и чувство самодостоинства, как возвращение в свою стихию, к делу, которое считаешь и ощущаешь своим призванием и предназначением. Раз уж возвращение на родную землю не смогло встретить более приветливо и даровать комфортные ощущения, сродни "все, я дома, теперь все будет хорошо". Голос молодого священника утратил свою хриплость, приобретенную благодаря смене климата с иступляющее жаркого и сухого на убийственно холодный и промозглый; теперь он звучал звонко и уверенно, хотя глаза бесстыдно предавали Имре - в них читалась вселенская усталость, нечеловеческий голод и безапелляционное разочарование низменностью человеческой натуры. Хотя... При словах "терпящих лишения" в черных, как смоль, глазах Имре проскользнула искра радости и удовлетворения сложившимся ходом вещей - или показалось так в неверном танцующем свете?..