- Видимо, не очень много, - ответила она. Аямине показалось, что взгляд Сибиллы остекленел. Её руки управляли транспортом как-то механически, словно бы девушка и сама стала механизмом. - Война... бой... это такое место, где обнажается истинная сущность человека. А она грязная... она противная, как немытая обколотая наркотой сифозная блядь. Сначала люди боятся даже ударить другого человека. Боятся причинить ему даже малейшую боль. Затем боятся причинить другому смерть. Затем им становится всё равно. Они сбрасывают с себя оковы цивилизации... и в этот момент им становится страшно. Кто-то пытается ещё цепляться за налёт человечности, надеется, что если он будет убивать только солдат, не трогая гражданских. Затем его моральное право убивать распространяется на всех мужчин. И так до тех пор, пока он не встретит достаточно опасную женщину. И тогда вояка говорит себе "только взрослых"... но ведь и дети берутся за оружие.
Сибилла поджала губы.
- Моя сестра сломалась окончательно, когда накрыла хлором вражеские укрепления, а затем, когда проходила через них, увидела женщину с младенцем. Сожжённую, изуродованную женщину, обнимающую младенца, местами покрытого хрустящей корочкой.