- А я-то чьих? До шейшят первого годочка барский был, а потом, спасибочки покойному Освободителю, сам свойский, выходит, стал. - дедок заливисто, без единой хрипушки, рассмеялся.
-Шутю, шутю... Здеся я обретаюсь, и избушечка тут недалече, от туда и шлепаю помаленьку...
Хитрованский старикан так и топал с отрядом, и болтал без умолку, при этом удивительным образом не говоря ничего путного - ни как звать, ни чем занимается, ни откуда нарисовался. У него оказался удивительный талант уклоняться от прямых вопросов - лавировал, что твой Керенский.
Зато когда кто-то обмолвился о цели унылого путешествия под дождем, в которое отправилась разношерстная компания, дедуля оживился, и заявил, что им как раз по пути.
Так и плелись, чавкая напитанными дождевой водой мхами под ногами, и стыло поеживались.
Домик открылся взору путников внезапно, словно из лесной чащобы материализовался за миг до появления гостей. Хоть и не мог он похвастаться резными украшательствами, как хоть избы в той-же Сосновке, но выглядел опрятно и ладно, щеголяя непочерневшими от времени венцами. Забора или, на худой конец, тына не было и в помине, из надворных построек можно было заметить только дровяной сарай, баньку по-черному, да еще какое-то приглубленное сооружение, погреб, что ли... Здесь, кстати говоря, было куда суше, чем в окрестностях - похоже местные обитатели обжили макушку песчаного холмика посреди болотины.
-Вот, значиться, вам сюда... И мене тоже сюда! - бойко гаркнул хрыч, и засеменил к дому. Отряд, недоумевая - за ним.
А перед входом в жилище, на утоптанной площадке, щедро осыпаной мелкой щепой, трудился человек. Человечище! Высоченный, как лейб-гренадер, при этом совершенно медвежьих статей и такой же косматости мужчина колол дрова. Зачем ему понадобилось заниматься этим неблагодарным занятием под дождем, оставалось загадкой, тем более через приоткрытую дверь дровницы были видны ровные штабеля просушенных полешек, громоздящиеся до потолка - сарай был набит под завязку. И все же мужчина колол, разваливая с удара изрядные чурбаки, белеющие свежими спилами и, очевидно, совершенно сырые.
Дровосек работал голым по пояс, выставляя на всеобщее обозрение толстенные ручищи едва ли не с мужское бедро в обхвате, мускулистую спину и грудь, широкую, как Сенатская площадь. Весь торс незнакомца порос черным мехом, столь буйным и густым, что любой кавказский князь просто-напросто разрыдался бы от зависти. Где-то в районе гипотетической шеи мех этот без всяких прелюдий и границ переходил в огроменную бороду, которая, в свою очередь, смыкалась на висках с кустистой шевелюрой. Лицо великана оказалось скрыто эдакими зарослями почти полностью, так, что на свободе оказался только ютящийся меж бородой и усами рот, мясистый крючковатый нос, да два серых глаза глядели сквозь узкую щель, пробивающую лицевую поросль от тех же усищь до челки, как сквозь прорезь в забрале шлема.
Дед призывно вскричал, приветственно вскидывая руку:
-Эгей, абизяна! Что я говорил? Вот, значит, оне!
Здоровяк повернулся к пришедшим. Он не выглядел ни удивленным, ни встревоженным видом вооруженных незнакомцев. Всадил свой исполинский колун в колоду, и, обернувшись к нахалу, отвечал ему не звериным рыком, как можно было бы ожидать, а вполне грамотным "городским" русским языком, по купечески налегая на "о":
-Да ты ж только и делаешь, что языком мелешь, сморчок. Не переслушаешь. Привел - хорошо. Заходите в дом. Я сейчас.
Старикан по-хозяйски распахнул дверь и повлек путников за собой через темноватые сени в горницу.
Внутри оказалось неожиданно просторно, особенно если учесть, что в дальней стене можно было увидеть дверь, ведущую в смежное помещение. С наружи, во всяком случае, такой обьемистой лессная избушка не казалась. Обстановка же была самой обыкновенной - струганые доски пола, укрытые вязанными дорожками, стол с лавками, печь, полки с чугунками.Разве только красный угол почему-то пустовал. Хотя, в просвященном двадцатом веке это уже и не столь удивительно...
Дед, сыпля пребаутками, велел устаиваться, предложил по стаканчику - в такую погоду, де, и с утра не грех. Завозился с самоваром.
Устроились. Составили ружья в угол, котомки побросали, верхнюю одежду стянули. Расселись.
Тут и великан пожаловал в горницу (как ни удивительно, но даже от его макушки до потолка оставалась добрая ладонь свободного пространства). Теперь он был менее всклочен, облачен в рубаху с окантовками плетеной тесьмой, и в целом выглядел уже не столь первобытно, как во дворе.
Мужчина сел во главе стола, рядышком притулился и дедок. Косматый обвел собравшихся спокойным взглядом из своей волосяной амбразуры, и молвил:
-Выкладывайте, с чем пришли. Слушаем.