И вот отряд, наконец, собрался. Вооружились и оправились. Запрягли в бричку битюга, второго взяли в повод, чтобы впрячь в Агафьину телегу. Выступили, провожаемые до ворот аж тремя вооруженными людьми - сторожем Прохором с сыном, и Андреем Сизовым. Александр Андреевич категорически не велел своим домочадцам выходить из дома меньше чем по трое.
Утро задалось хмурое и волглое, да еще поднялся тяжелый, как свинцовым порошком сдобренный, туман. Добрались до ворот в молчании, распрощались до вечера с обитателями усадьбы, получив в дорожку благословение.
А за воротами путников ждал сюрприз. Тел не было. Ни волков убитых, ни Петренко, ни артиста. Только валялась в грязи Петренковская винтовка со все еще примкнутым штыком.
У поворота, где лютые лесные звери погрызли лошадку, было то же самое. Тела волков будто ночным дождем смыло. Трупы Фрола Кузьмича и Тишки из телеги тоже пропали. Равно как и тело растерзанной лошадки.
Впрочем, все остальное добро, включая съестные припасы, осталось нетронутым, правда, изрядно промокло.
Агафья, конечно, снова заскулила и запричитала, но как-то уже без души, в пол накала. У всякого человеческого чувства, горя ли, радости ли, а есть свой предел.
Что оставалось? Запрягать битюга, и ехать до Сосновки.