Обернулся. А за спиной и нет никакой барышни. Вместо нее фигура знакомая, назад в кресле неестественно откинувшаяся, голову запрокинув безвольно. Вибрация аэроплана болтает голову: туда-сюда, туда-сюда. Волосы русые встречный поток треплет, борода кустистая в крови вся. И грудь, перехваченная ремнями безопасности, кажется, тоже в крови.
Семен. Семен Петренко. Мертв. Снова мертв.
Тут голос громовой раздался, оглушительный и всеобьемлющий. Звучащий будто с самих небес, из под облаков. Едва узнается в этом не голосе даже, а Гласе, серебряный колокольчик звонкого сопрано давешней бедовой барышни, что так ловко с "льюисом" обращалась.
-Ловок ты, Александр, но как веревочке не виться, а конец один. Родину ты не уберег, друга не уберег. И себя тоже не убережешь, так и знай!
И в тот же миг из густых не облаков уже, а туч черных, грозовых, аэроплан к земле прижавших, вырвалась на простор черная стая. Птицы, большие, как беркуты, и малые, как воробьи, но все одинаковой чернильной масти. Стремительные, остроклювые.
В миг набросились на аэроплан, и принялись терзать рукотворную птицу, будто не желая терпеть конкуренции в воздушной стихии. Вцепились в крылья и фюзеляж, раздирая в клочья перкаль обшивки, ломая хрупкие стойки и планки. Те же пернатые, что поменьше, атаковали самого пилота. Они были многочисленны и назойливы, удары клювов и когтей градом обрушились на лицо и плечи Александра. Кровь залила глаза, руки сами отпустили ручку управления и попытались закрыть голову. Лисицкий почувствовал, как самолет начал проваливаться вниз, машину стало болтать и крутить.
Авиатор закричал от боли и отчаяния и...
...рывком сел в кровати, мокрый как мышь от холодного пота, липким саваном покрывшего тело. Сон, всего лишь сон! Вздохнул судорожно, ладони к лицу прижал. А кожа на лице отозвалась на прикосновение болью. Отнял руки от лица, и уставился изумленно на расползающиеся по мозолистым дланям кровавые пятна.
Повернулся к прикроватному столику. Масляную лампу запалил трясущимися руками. И в неверном свете маленького огонька, трепещущего на фитиле, осмотрел свое отражение в небольшом зеркальце, стоявшем там же - на столике. Всю физиономию поручика покрывала сеть тонких, сочащихся сукровицей порезов. Будто бы его побрил очень бесталанный, и притом в дугу пьяный ученик цирюльника.
Сон?