Прения были недолгими. Точку в сложной борьбе между "нельзя" и "надо" поставил, как водится, один решительный человек. Остап сказал своё "надо" спокойно, как дело решенное, повернулся и пошел. Мол, хотите со мной - милости просим, не хотите - Бог вам судья. И, опять же как водится, за решительным человеком и колеблющиеся потянулись. Доктор, оставив на попечение вдовы тело её покойного мужа и свой незаменимый саквояж, снова взял в руки маленький хищный "браунинг", и пристроился за Прокопенко. Лисицкий, поддерживаемый верным механиком, в брод пересек полноводный по осени ручей, добавив к своим мучениям еще и насквозь промоченные в стылой водице ноги. Да ничего, просушиться можно будет, остались бы живы. Тем более прострелянной конечностью он уже и так не чувствовал ни холода, ни жара, только тянущую тупую боль. Авиатор, содрогаясь от промозглой сырости, успевшей выстудить разгоряченное тело, залег в прелую хвою у корней нестарой сосенки, а Петренко послал занять позицию на углу срубленной на берегу ручья баньки "по-черному" (эх, вот бы куда!). На месте остались только беспрестанно бормочущий Изя, который, с одной стороны, план поддержал, а с другой свое участие в претворении его в жизнь всячески оттягивал, и мнущиеся в нерешительности пацаны.
Остап во всем был справный воин - в рубке и стрельбе молодец-молодцом, и всадник не из последних, но вот пластунская наука ему не слишком давалась. Ни зоркости настоящей, ни острого слуха у него не было, да и под куст замаскироваться, как иные из братушек, хлопец не умел. Этот пробел в военном образовании подкузьмил казаку.
Остап, подпираемый сзади Арсением, высунул голову из-за угла хаты, осмотрел диспозицию и не углядел ничего подозрительного. С револьвером наизготовку Прокопенко, пригнувшись, выскользнул из-за укрытия, и только собрался пробежаться вдоль фасада, как его застиг вражий выстрел.
Бандит вжарил от души, с обоих стволов, и осыпал храброго казака градом мелких свинцовых гранул. В выставленную вперед руку с оружием и левый бок Остапа как сапожных гвоздей набили. Хорошо хоть лицо прикрыл, но и так мало не показалось. Могло и хуже быть, да, видать, картечью душегуб был не богат, и стрелял крупной дробью.
Стрелок - уже знакомый Прокопенко медведеподобный мужик - меж тем уже переламывал двустволку, погоняя кого-то во дворе сердитым рыком:
-Сызнова полезли! Давай бодрей, в бога-душу-мать! Мстислав Карлович пребывал в некоторой нерешительности и замешательстве. Товарищи по несчастью уже давно покинули ставший западней дом, а бывший артист все стоял у дверей в сени. Ангел, имя которому - здравый смысл, вел в его душе неравный бой с бесом авантюризма, на чьей стороне сражалось еще и некое толстое болотное земноводное, которое душило и душило мятущегося Стиву. Стрельба и окрик с улицы склонили чашу весов в пользу врагов рода человеческого - Стива решился, и пригнувшись скользнул в сени.
Негодяя циркач увидел почти сразу, у дверей на двор. Точнее, два сердитых глаза, накрытых шапкой русых волос, над матово блеснувшим дулом винтовки. Рука Мстислава с зажатым ножом взлетела к виску, но броска так и не последовало. Неудобная дистанция, неудобная цель, осталось всего четыре ножа, а подлая жаба так безжалостно сомкнула на шее свои холодные бородавчатые лапки... Стива утешил себя словами принца Конде из читанных некогда запоем "Мушкетеров":
«Дети, — сказал он, — вам придется выдержать жестокий залп; по затем, будьте уверены, вы легко разделаетесь с ними», и скукожился, как ему самому показалось, до размеров яйца. Отважный принц не подвел: грохнул выстрел, пуля ударила в косяк над головой, а стрелок с матюками поспешил ретироваться...
ссылка