Невозможный абсурдный балаган, где каждый клоун, того и гляди мог швырнуть в толпу адскую машинку, сменился и вовсе немыслимым кордебалетом. Сермяжный dance macabre, где гадкое ничтожество в одночасье наполняет собой все и становится всем. Кажется, так они теперь распевают.
Он слышал на улицах, но никак не мог взять в толк, неужели это все на полном серьезе. День открытых дверей в скорбном доме.
Вот, опять... Мысли упорно сворачивали в совершенно неподобающее русло. Крутились там, как мусор, смытый кем в придорожную канаву. Бесполезный, но, тем не менее, докучающий.
Так и он сам. Что привело его сюда? Цепочка нелепых, бессвязных событий, одно другого глупее. Он плыл по течению, его швыряло о стенки канала, пыталось утопить и перемолоть, пока не занесло в узкое место. Теперь, остается только ждать пока вода не поднимется. Его либо перенесет через край, либо утопит окончательно. Здесь что-то решится.
Зарецкий отложил ложку и помассировал висок. Нервы никуда не годятся.
Он огляделся по сторонам, часто заморгав, словно едва проснулся и не вполне осознал, где он и с кем. Одернул рукав, сбил привычным движением невидимую пылинку, распрямился.
Да, сколько же можно в самом деле!? Просто патологическая рефлексия - постоянно донимать себя бессмысленными вопросами. Что сейчас, право, проку в тех вопросах?
В комнате тепло, печной жар уже почти выгнал за порог паскудную сырость. И запах домашней еды, от которого, кажется, успел отвыкнуть. И собравшаяся с ним за столом разношерстная публика, тем не менее похожа людей. Не более, чем он сам, но разве можно в такие дни требовать большего?
Хотя, может быть, вся и беда в том, как раз, что не требовали? Ничего и ни от кого. Может быть, но о пустом сейчас думать больше не хотелось.
Улеглось, перестало колоть под сердцем. Вспомнилось уютное швейцарское шале, где вот так же, убаюкивающе потрескивали поленья. Хватит уже о плохом. Нервные, иссеченные сеткой шрамов, пальцы нашарили ложку. Откушаем, господа, чем Бог послал. Как знать, когда в следующий раз возможность представится.