Они держались. Вопреки обстоятельствам и логике. Вопреки ранам, усталости и страху - держались. Божьим промыслом, наверное.
Изя устоял под градом ударов, укусов и тычков, и все-таки сумел попасть из револьвера огромному волколаку прямо в слюнявую, раззявленную пасть. Мощный череп лопнул изнутри, как гнойный нарыв, украшая брызгами своего вонючего содержимого потолок столовой. Угрожающих размеров труп повалился к ногам Кацмана, как тело Голиафа к Стопам царя Давида, и отважный еврей выпрямился гордо - скромный человек, победивший именем господа настоящее исчадие зла.
Остап с Андреем порубали на пару ещё одного ожившего мертвеца, да принялись за другого. Не видя, правда, как за их спиной Павел с перекошенным лицом отступает в угол и наводит пулемет на брата и казака, готовый высвободить его страшную, рычащую мощь...
Васька с Сизовым тоже не ударили в грязь лицом, так и не впустив в дом то, что когда-то было Мстиславом Зарецким.
Но все это было тщетно. Суета и тлен.
***
Потому что на втором этаже особняка осатаневшие от вкуса крови и запаха страха волколаки вышибли дверь в спальню Оксаны, и с неистовством дьявола набросились на ведунов и батюшку.
Священника порвали сразу, старичка - чуть погодя. Ведун-великан держался долго. Ровно до той поры, пока не распахнула глаза лежащая без движения Сизовская дочка. Распахнула, села в постели и улыбнулась холодной, торжествующей улыбкой, которую родня бы не признала...
***
А в низу между тем продолжалось сражение, и казалось, что живые все же одолеют мертвецов. Казалось.
В один миг на защитников дома навалился страх - смертный, до мокрых порток, чуть не до физической боли. За страхом - тоска, да такая, что сейчас же в петлю лезь. А потом - покорность, что заставила опуститься на колени, и самолично подставить горло под клыки и когти.
Впрочем, им повезло. Умерли быстро, и почти без боли.
Александру Андреевичу Сизову повезло куда меньше.
Его заставили как следует вспомнить всё. И держать за всё ответ.