Упырь Гуль весьма профессионально обработал раны бедолаг, не забывая ворчать на напрасные потери доброго пойла, и оценивая размер сапог Роба, на возможность личного пользования. Пациент поймал людоедский взгляд подгнившего доктора и еще крепче сжал рукоять магнума. Роб все прекрасно понимает. Но не дастся. И не застрелится. Джон бросил взгляд на остальных. Охотники уже смотрели на Шоуерса как на покойника, бесполезную обузу.
И тут его красноречивый взгляд пересекся с глазами Бэна.
- Нехорошо это. Я не дам сделать этого. Ты гуль, можешь думать что хочешь, но у нас, людей, еще есть какие-то понятия о морали.
Джон, на сколько это позволяла его облезлая физиономия, сделал обиженную гримасу.
- Эй, остынь ковбой! - Джон несильно пнул Бенджи по больной ноге - Стал бы я на вас вискарь тратить, если б грохнуть хотел?
Джон то ли и правда обиделся на "это у нас людей", то ли просто был возмущен своеобразной благодарностью. Шутки шутками, а пацан ведь это серьезно.
- Прости дружище, перенервничал немного, а ты тут еще шутишь... Думаю, я смогу доковылять до того места где мы хотели остановится. А вот бедняга Роб... Может вы сможете его унести? А вещи его здесь спрячем, место не людное. Ну или на этих двух кабанчиков положим?
- Смотри чтобы эти кабанчики не обиделись да тебя со скалы не сбросили.
- Ребята - обратился Джон к деревенским - цепляйте роба, этой неблагодарной сволочи я сам помогу ковылять. У него вроде с ногой получше. А Фрид присмотрит чтобы мы не встретили сюрпризов по дороге.
То что нужно переть к месту ночевки напрашивалось само собой. Не на скалах же сидеть. А на штурм с калеками идти - надо полным придурком быть. Хуже чем Джон.
***
Шли медленно. Осторожно. Сначала закончились серпантины. Потом появились первые признаки приближения города. Потом стемнело.
К пригодным руинам подошли уже поздно ночью. Спать укладывались кое-как, бросая вещи где-попало и падая на них без сил.
Люди просто падали от усталости, бессознательно надеясь, что караулах позаботится кто-то другой.
Одному Робу не спалось. Промокший до нитки, изможденный болью, он еще долго сидел, вслушиваясь в шорохи летней ночи и пытаясь отвлечься от дурных мыслей и предчувствий.