Говорит что-то Голос. Неважное что-то, бессмысленное. Крутит кишки, в груди сердце ломит. Помирает Руслан. Но слушает. Почти всё слушает, что расслышать может.
Игрок. Ведущий. Охуенная, блять, игра. С тем же успехом можно было заряженным под завязку револьвером в русскую рулетку поиграть. Всегда есть шанс не жизненно важный участок мозга отстрелить себе, да до реанимации дотянуть. Ну, или нет. Жизнь повеселее, да и покороче тогда. А эта игра побольнее будет, помучительнее. Розыгрыш, блять. Охуенный, блять, розыгрыш.
Имя хочет Голос. Жизнь купить за жизнь другого предлагает. Был бы Руслан столь сильным человеком, с принципами высокими, каким себя считал иногда, отказался бы. Дядьку б не пожалел (да и так не жалеет) и себя. А так... закопошился инстинкт самосохранения. Пожалела душонка дрянная оболочку свою физическую. Продал тут же Руслан всех, кто ему был дорог. И отца, и мать, и Столлмана святого. И прочих, чьё имя хоть как-то смогло бы боль унять и смерть отсрочить. Кто надежду на удачное прекращение разговора этого предоставить мог бы. Каждого. Но нужен лишь один. Любой. Тот, кого не жалко. И произносит Руслан языком заплетающимся:
- Титов. Владимир Юрьевич.
Произнёс. Имя, пару раз от бабулек, вечно на скамейках сидящих, слышанное, всплыло откуда-то из закоулок памяти. Инвалид какой-то, в частном секторе живущий. Инвалид, да. Его не жалко. Сам поди только о самоубийстве и думает. Плюс, вряд ли он Руслана знает. Разве только от бабулек тех же. А значит и риск, что бумеранг вернётся и заденет вновь студента, минимален. А смерть его переживёт Гудиев. О совести угрызениях мысль даже в голову сейчас не приходит. Жопу свою спасает, не о жизни дальнейшей думает. Больно ему, подыхает.