 |
|
20.07.2036 16:40
Швейцария, Женева,
Клиника Женолье Женева Ким Чон Нам в 2000-х годах — Мсье Ким? — по-французски сказала медсестра, заглянувшая в палату. — Дождь кончился, и на улице замечательная погода. Если вы не против, я открою окно? Ким Чон Нам кивнул. Медсестра подошла к окну и раскрыла его. За окном большой и светлой палаты раскинулся яблочный сад. Воздух наполнился озоновой свежестью, в палате послышался щебет птиц и донеслись французские голоса гулявших по саду пациентов. Прекрасное место, чтобы умереть, — подумал юный Ким Хюн Чин, сидящий у постели деда. — В нашем деле, — продолжил Ким Чон Нам по-корейски, — есть две самых главных вещи. Первая — никогда не быть дураком. Вторая — никогда не бояться показать себя дураком. Ким Хюн Чин слушал, не перебивая. — Особенно, когда имеешь дело с китайцами, — продолжил Ким Чон Нам. — Для китайцев очень важен внешний вид. Если ты выглядишь как дурак, говоришь как дурак и ведёшь себя как дурак, то все китайцы будут относиться к тебе как к дураку, потому что им и в голову никогда не придёт, что человек в своём уме сознательно захочет терять лицо перед ними, особенно, если это брат Ким Чен Ына. Не-е-ет, для китайцев серьёзный и умный человек — это напыщенный индюк, такой как Председатель Ляо, — Ким Чон Нам комично надул толстые щёки и завращал глазами, — товарищи, съезд партии постановил… — сказал он по-китайски и закашлялся. — Без малого тридцать лет я водил всё Бюро Народной Безопасности за нос, притворяясь дурачком, которому нужны только бабы и больше фишек в казино. Китайцы относились ко мне как к шагуа и поэтому делали ошибки. Взять хотя бы «Аль-Мукбар Инвестментс». У китайцев были все шансы надавить на саудитов при помощи тех военных контрактов, чтобы перехватить контроль над этим фондом. Наклёвывалась новая война с Ираном, и шейхи готовы были свинину есть, только бы получить эти самолёты. Поэтому наш «Аль-Мукбар» мог достаться китайцам почти за так, и мы бы сейчас сидели у китайцев под колпаком. Но я пришёл на встречу в панамке, шортах и футболке с Винни-Пухом, а ещё посадил твою маму звонить мне раз в десять минут с разных номеров, якобы от любовниц. У меня тогда была только одна любовница, и я не хотел её подставлять. Когда полковник Яо увидел, какое я чудо в перьях, он решил, что я подставная фигура, и на самом деле за деньгами «Аль-Мукбара» стоит кто-то иной. Пока они выясняли, кто (тут я тоже постарался, кинув пару ложных следов), истребители были поставлены, война так и не началась, и «Аль-Мукбар» снова был в безопасности. Поэтому запомни, Хюн Чин, — Ким Чон Нам положил ладонь на руку внука, — нужно быть дураком снаружи, а умным — внутри. — Не-а, — ответил Ленни, — я ещё не обедал даже. Вопрос «вы уже покушали?» в Китае задавался как приветствие наподобие английского "How do you do?" и требовал ответа: «покушал, а вы?», и ответ, подобный тому, который дал Ленни, не мог рассматриваться иначе как сознательная дерзость. Тем более что на самом деле Ленни с Сюй Юань пообедали в Гуанчжоу. Ну, про его участие в моём освобождении — это может быть и враньё, — думал Ленни, слушая китайца. — Впрочем, кто бы там на самом деле ни напрягся для моего освобождения, этот Гао ждёт от меня благодарности за участие, и её ни в коем случае нельзя показывать. В конце концов, я же избалованный и глупый правнук Ким Чен Ира, и от меня требуется, чтобы я воспринимал такие вещи как должное. Я никому не должен ничего, а все вокруг должны мне, вот такая вот у меня жизненная позиция. Наверняка Гао хочет использовать меня в каких-то интригах против Ким Юн Чхуля. Может быть, с целью перевести денежные потоки из Пхеньяна обратно на меня и использовать меня как послушную марионетку китайских спецслужб. Они мне дадут гоняться по Макао и разбивать «Тэпходон» за «Тэпходоном», а я в ответ буду послушно подписывать все их бумажки. А когда режим в Пхеньяне рухнет, я им больше буду не нужен. Чувство опасности привычно щекотнуло по нервам, и Ленни сам удивился этому чувству. Разговаривать с этим Гао было всё равно что нестись по автостраде под двести километров с отключенной системой автоматической коррекции действий, маневрируя в потоке машин и зная, что потеря концентрации на мгновение может привести к столкновению со смертельным исходом. И, чёрт возьми, это было здорово. Неудержимо захотелось поиграть с китайцами в кошки-мышки, попытаться, как дед, обставить всё Бюро Народной Безопасности и — чем чёрт не шутит! — выиграть в этой игре приз в виде ещё года-другого жизни, такой, к которой он привык и на которую не променял бы ничего. А не получится выиграть у них — так и чёрт с ним. Гао Шан может знать, как плохи дела у Ленни в финансовом плане, но вот чего Гао Шан знать не может, так это того, что Ленни давно сделал свой выбор умереть молодым и не собирается отчаянно цепляться за жизнь, и именно то, что Ленни не боится смерти и не боится потерять всё, что у него есть, может стать главным козырем в игре против китайских спецслужб, которые будут пытаться его шантажировать и ему угрожать. Ну что ж, Лаогао, поиграем? - Видите ли, Сяосяньчэнь, мне бы очень хотелось побеседовать с вами… Беседа эта, несомненно вызовет у вас интерес, поскольку касается ваших драгоценных, но к великой скорби нашей – почивших родителей. Ну и вас, конечно, тоже. Я бы очень хотел, чтобы встреча наша состоялась в самом скором времени – как только вы прибудете в Макао и смоете с себя дорожную пыль.— Нивапрос, — беззаботно ответил Ленни. — Когда, где? Ленни благодарно кивнул Сюй Юань, вытащив из пачки салфетку и вытирая липкие пальцы. - Сегодня ко мне приходил старый гадатель. Бамбуковые стебли в его руках сложились в гексаграмму Цуй. Видимо, китаец полагал, что Ленни наизусть знает все гексаграммы. Ленни наизусть гексограмм не знал, а поэтому просто уважительно протянул: — Ооо… Вы верите гаданиям, Ким сяншен?— У меня родинка над ухом, — заявил Ленни. — По Мянь Сян* это означает, что я великий человек. Ну ещё бы. Я ж чей внук-то. Сюй Юань пренебрежительно фыркнула.
|