X-Ray Dog – Dark River: ссылкаБурого цвета вода неохотно расступается под весом девушки, имеющей, надо сказать, достаточно неграциальный вид. Закрыв глаза, она медленно опускает руки на водную гладь. Как и всегда, ладони неколебимыми каравеллами упрямо отказываются опускаться на дно. И, кажется, этот факт несколько забавляет особу, являющуюся владелицей рук-лодочек.
Взгляд девушки падает на стол, стоящий рядом с чугунной ванной. Столик покрыт липким слоем белёсых разводов, словно кто-то много-много раз разливал на него сладкое млеко. Среди нескольких не дающих ни намёка о своём содержании баночек, покоится письмо.
Простая бумага. Простые чернила.
Просто письмо.
Бледная рука тянется в его сторону. С кончиков спазматически танцующих пальцев капают густые капли. Бумага покорно впитывает их, принимает. А разводы жженой сиены пренебрежительно окропляют её, словно желая осквернить всю воздержанность и аскетичность письма.
Девушка читает. А бумага, напитавшись, смиренно старается удержать чернила на месте. Но только мало одного смирения. Медный купорос с голландской сажей ручьями стекают вниз, словно ища дорогу в устье.
Ладонь сжимает пшеничный лист и опускает его на гладь холодного пола. Прозрачными льдинами-айсбергами его покрывают кусочки богемского хрустального бокала. Округлый осколок чаши ещё хранит несколько капель жидкости. Лауданум.
Успеет ли она? Два дня недостаточно.
Ведь ей понадобится много.
Очень много.
________________________________________________
Тёмная фигура в плаще бороздит охваченную морозной белизной площадь Сан-Пьетро. Её путь лежит сквозь травертиновые лучи, льющиеся из самого центра полукружий. Там величественно возвышается Обелиск, что стал пристанищем праха Гая Юля Цезаря. Нет, на самом деле не стал, конечно. Но красивое предание, согласитесь. Обелиск этот выполняет роль гномона. Странно. Эвертье столько раз была здесь, но ни разу ей не приходило в голову проверить правильность этих монументальных солнечных часов.
Остановившись, Эвертье подняла голову вверх. Именно сегодня небо гневится так, словно прольётся ртутью на головы смертных. Но нет ртути. Лишь мириады скрипящих кристаллов замёрзшего льда под ногами.
Глаза застланы то ли морфином, то ли величием и неожиданной пустотой пьяццы. Заснеженный купол базилики едва светлее грозного небосвода. Будто Святой Петр отвернулся от этого места.
Где-то вдали распахнулась дверь. Двое мужчин, негромко о чём-то разговаривая, поспешили по своим делам. Словно сегодня такой же день, как и вчера. Словно у нас есть время.
Фигура двинулась дальше.
Жадными ртами-жвалами распахиваются-клацают огромные двери. Жмёт, тянет где-то в груди, наполняемой ароматом ладана. Сомнение одолевает. Оделась не по случаю. Привычное полуподвальное помещение сменил величавый зал, нагретый теплом свечей. Монахи провожают её и называют "дитя моё". Даже не рыча сквозь зубы тихое "ведьма". Интересно, а за ношение не совсем пристойных черных обтягивающих одежд индульгируют?
Левый глаз начал сильно слезиться. Ладан.
Достав кипельно-белый льняной платок, девушка промокнула им уголок глаза, оставив на ткани сомоновые капли.
На балконе сидели, стояли и преклоняли колени люди, собравшись вокруг старика. Сам Епископ собрал их здесь. Лицом обращённый к небесам, он молит Его о их спасении. О защите. Сам Епископ. Его просит. О них.
Эвертье де Бриль, запахивая плащ по-плотнее, подошла ближе и опустилась на одно колено. Склонив голову перед Епископом, она, не издав ни звука, буквально одними губами произнесла: "Господи, да услышь молитву Его... Вопль его да придёт к Тебе."