Но ни Борис Карлофф, ни Сам Бела не могли прийти на помощь Джиму. Маленькие теневые существа, что тащили его прочь, отказываясь подчиняться - они лишь неслись вперёд, приплясывая и подпрыгивая, и злобно хихикали. Ласомбра едва успел дотянуться до выключателя, перед тем, как его затащили на кухню. В каком-то смысле его надежды не были безосновательными, ведь сам здравый смысл, подсказывал ему, что свет должен бы если не разогнать, то в значительной мере ослабить беснующиеся тени. Однако когда свет в прихожей зажёгся, Джим понял, что ошибся. Существа, с которыми ему пришлось столкнуться, не были порождениями тьмы, их тени были лишь их отражением в материальном мире, при свете обретшие более чёткие контуры. Тринадцать, судя по всему, изуродованных и жутко деформированных тварей, когда-то, быть может, имевших человеческие черты, но теперь они более походили на нечто совершенно чуждое этому миру - каждая тень была уникальной, только две черты были у них общими: маленький рост - то ли дети, то ли карлики - и небольшие искривлённые рожки.
Сопротивление было бесполезным. По крайней мере, пока. Процессия быстро миновала кухню, затем ещё один коридор. Несколько теней подпрыгнули и повисли на дверной ручке, открывая выход на улицу. И как только они преодолели порог дома... Джим едва не запаниковал, поняв, ЧТО произошло, и КУДА его затащили уродцы, будь они трижды прокляты! Покорёженное и полуразрушенное строение перед ним мало походило на тот дом, куда всего минуту или две назад вторглась стая. Мёртвая, потрескавшаяся земля не имела ничего общего с бархатными газонами Футхилл-парка, а изломанные и искорёженные белые стволы и ветви мёртвых деревьев больше походили на костяные истуканы самих себя, выбеленные длинными, очень длинными веками.
Сумрак.
Сумерки Этого Мира, овеществлённая эстетика чёрно-белых фильмов без начала и конца - вот чем был этот мир. Вернее не мир даже, изнанка. Подкладка того пальто, что мы привыкли именовать матерью-Землёй.
Руины домов - серые, потрескавшиеся, с проваленными крышами и заваленными мусором прозубинами окон. Там, где прежде стояли машины - теперь пустота или, будто в насмешку, ржавый остов. Ни людей, ни звуков борьбы в гостиной, ни шума большого города.
Ничего.
Тишина. Ватная, по-особенному глубокая и столь же по-особенному пустая.
Но черти - теперь Джим их видел - стали материальными. И враз понял, что когда-то они были людьми. Храбрыми или гордыми, трусливыми или чванливыми. Плели перед Джимом свой хоровод изуродованные страданиями, одиночеством и чем-то ещё обезумевшие души, расставшиеся с телами очень давно: не помнящие кто они, но верные своему хозяину. И теперь, когда им дали волю, они хотели сполна утолить свою жажду убийства и мести за свои страдания. Они окружали Джима, они шептали что-то на своих мёртвых языках, а их изломанные фигуры, казалось, сливались с всепоглощающей бесцветностью Сумрака. Пустые глазницы, лишённые глаз, мёртво пялились на Марракеша, преисполненные лишь двух чувств - жажды и алчности. С таким выражением пришедший из Калахарской пустыни полумертвец будет глядеть на водоноса, ибо ни один человек, не знавший истинного голода, не поймёт сего чувства.
А Джим понял.
И в общем-то сам дурак, что не подумал, будто...
Хотя какой дурак. Кто тут мог такое представить.
Здесь, в сумерках, оставшись наедине с собой, своими невысказанными амбициями и потаёнными страстями, Джим наконец мог сбросить маску.
Он переоценил себя, он недооценивал своих Братьев и Сестёр, полагая себя неизмеримо более умным и более могучим - и в итоге попал в ловушку собственного же тщеславия. Предстояло расплатиться сполна.
«Тщеславие - это, пожалуй, любимый из моих пороков»...
Тринадцать бывших теней. Враз более четырёх атаковать не смогут, если хотя бы какие-то законы старого мира ещё продолжают действовать. И Марракеш чуть присел на полусогнутых ногах, едва-едва поворачивая голову по сторонам. Страшные тени?
Окей, будут страшные тени. Не похуй ли, кто тебя убьёт?