Пила Джеймса вдруг ожила и запела. И песни ее в этот раз не были плачем о деревьях. Она хлебнула человеческой крови и теперь распевала реквием, кроша кости Дика. Бедного Дика, страдающего начальной стадией шизофрении.
Спустя полторы минуты перед Кэшем открылась картина, достойная кисти какого-нибудь неформального художника:
Зимний лес. С лаптей сосен скользят и серебрятся снежинки, опадая на мерзлую, тихую землю. Сверху пробивается розовато-голубое небо. В центре пейзажа расположился гроб, а вернее его остатки: бензопила раскроила озверевшего человека вместе с пристанищем Кэша, перемешав его с перепиленными кусками Дика. Над кровавым побоищем завис дровосек – взмыленный и тяжело дышащий от своих трудов. Его одежду разукрасили брызги крови. С лица стекал и капал пот. Пила то опускалась, то вздымалась в такт дыханию человека.