Лучник на дереве молчал одну, но очень долгую секунду, затем лицо его закаменело в презрительную маску: белую как камень, зеленые глаза на этом лице как два холодных изумруда.
- Та ты еще и трус, вдобавок к торшагеству. Прячешься за чужой спиной, дрожа за свою жизнь. - Произнес он с уничижительным презрением, глядя на ярла с высоты своего положения. - Я знал, что слова о рыцарстве, смелости и стойкости твоей были не более чем пустым ветром, что не колышет трав.
Под ножом Варона быстро-быстро билось сердце Ши, хотя лица своего пленника ярл не видел, однако стоило ярлу двинутся, как стрела на тетиве последовала за ним.
- И что если я не назову? Ты убьешь беззащитного пленника, как весь твой никчемный род торгашей и трусов поступает от рассвета веков? Вы, мелочные помойные твари, ничего не ведаете о подлинном благородстве, и ты этому лишь еще одно доказательство. Идете в места, вам не принадлежащие, считая себя королями. Считаете себе принадлежащим всё то, до чего дотянуться ваши грязные лапы. Дай вам солнце - вы и на него назначите цену.
Оперенная янтарем стрела отошла назад, наконечник сдвинулся и теперь глядел прямо в сердце молодому пленнику ярла. Не оставалось сомнений, что она пробьет его насквозь, быстрым как мысль, единственным ударом.
- Пусть будет так. Мой брат хотя бы умрет с честью... - И Варон слышал дрожащее, чуть не плачущее "брат!.." слетевшее с губ своего пленника, но Зеленые Глаза продолжил неумолимо. - ... с честью, что не стал разменной монетой тех, кто недостойны выговаривать его имя. Прости, брат. И прощай.