Дварф без крепости, как пиво без пены. А все безумные приключенцы-бородачи лишь подтверждали это правило, выдержанное веками и крепкое, словно болотный виски. Знали его и коренастые фигуры возле лампы. Безмерно одинокие там, где гладкие стены каверны-привала врастали в естественные ступени пола и через несколько футов погружались в бездну.
- Ну, вино из толстошлемника...
Изрекла первая фигура, чей монолог длился не первый час. Она яростно жестикулировала и пускала пузырящиеся слюни на жесткий волос бороды. Вторая молча буравила взглядом гранитный пол, укрывшись за невидимой стеной презрения. Урист и Шораст. Дварфы.
- ... Из бочки прям. С дурой одной...
Шораст Дварфберг, умелый мыловар, скрипя зубами терпел бредни полоумного товарища. Здоровый глаз блаженного Уриста постоянно таращился на него, второй же порос бельмом и бесцельно блуждал по отражениям на полированном камне. Руки безумца мотались словно флюгер ветреным днём и ещё больше раздражали Шораста.
Для них весь мир сжался до размера грота.
Два дварфа.
Лампа.
Карстовый свод пещеры.
Далёкий метроном грунтовых вод.
Капли мерили секунды, минуты и часы томительного ожидания ушедших за припасами спутников.
Под невразумительные истории у Дварфберга зрел вопрос: а вдруг их бросили умирать здесь? Старого дурака Уриста, и его, Шораста Безбородого. К вихрю плохих мыслей варщика добавилась ещё одна, сугубо личная: мыловар обзавёлся бородой только в четырнадцать лет. Да и тогда она росла медленно, куцыми пучками, над которыми насмехались сверстники и, что ещё печальнее, сверстницы. Именно из-за скудной растительности Дварфберга не взяли в масоны. Именно из-за неё он не овладел искусством гравировки, но выполнял плебейскую работу в бедных кварталах родной крепости "Пивной Сосок". Так считал меланхолик-Шораст. У Уриста же была пышная борода под два фута, да и сам он работал в бригаде каменщиков, пока ущерб от эксцентричного поведения не перевесил многолетнее мастерство.
- Главное, чтобы Уристом тебя не обозвали. Если тебя один раз так обзовут, у тебя потом будет такая кличка, ну это… это хуже всего. - не унимался Урист.
Ещё сотня капель для двух одиноких дварфов под километрами скальных пород. Но мыслям о предательстве противилось древнее знание. Священное число, необходимый минимум. Дварфберг знал, что Армок не одобрит основание новой колонии без семи половозрелых дварфов. Старую крепость заложили семь отважных переселенцев, чьи профили выгравированы в легендарной столовой квартала аристократов. Прекрасные черты гордого племени: заплетённые в косички бороды; широкие скулы; кряжистое телосложение. Гравюра - работа настоящего мастера, каким не стал куцебородый мыловар. Пламя в масляной лампе танцевало с его мыслями, оставляя копоть на мутном стекле, а он продолжал считать секунды разлуки.
- Хочешь на одной ноге постою? - не унимался Урист.
Десять тысяч восемьсот двадцать две. Третий час, по подсчётам Дварфберга. Группа из пяти их товарищей, оставшихся переселенцев, согласно сердечному обещанию управляющего, давно бы дотащила скарб из телеги по расчищенной верхней тропе массива в облюбованную эмигрантами пещеру. Бесполезного Шораста и безумного Уриста - их бросили. С четырьмя сухарями и бурдюком подпорченного вина из толстошлемника.
Опасная мысль.
- ЗАТКНИСЬ! - внезапно взвизгнул Шораст. Мозолистые ладони сжали копьё. - Я не шучу, больной ты ублюдок. Ради бога, ЗАТКНИСЬЗАТКНИСЬЗАТКНИСЬ!
АТКНИСЬАТКНИСЬ вторило зловещее эхо. Их мир-скорлупка сжимался сообразно тающему терпению Шораста. По соляным наростам зашуршали песчинки, потревоженные взрывом мыловара. Но Урист - не песчинка. Он игнорировал тонкие намёки:
- Ну что ты, братишка? Хочешь, расскажу про пластинчатые агаты?
Древко шуршало по камню, а копьеносец тяжело дышал. Если бы дварфийское напряжение могло конденсироваться на стенах пещеры, то капельки кислоты давно бы зашипели в её выщербленных ложбинках.
- Тварь бородатая, кобольд. - пророкотал Дварфберг, ощущая острые грани своего терпения.
Алкоголь - лучший бальзам для растерзанной души дварфа. Чтобы отвлечься от спятившего масона, дрожащей рукой мыловар поднял кожаный бурдюк (осязаемый символ вероломства товарищей) и выбил пробку. Но вместо кисловатого грибного аромата из горлышка хлынула вонь стухшего напитка: миазмы буквально ослепили Шораста. Сделав два неуверенных шага, он наткнулся на Уриста, а тот судьбоносным движением выбил бурдюк, расплескав зловонную жижу на тунику несчастного мыловара.
Вшитые в камень, зелёные прожилки обещали намётанному глазу медь, медный колчедан и малахит, и образовывали причудливые геологические узоры. Шораст уже несколько минут внимательно изучал рисунок месторождения. Говорят, каждый дварф носит в себе частичку гор; осколок их естественного многообразия.
От тлеющего фитиля разбитой лампы на стенах танцевали тени, и с кончика треснувшего копья на ладонь варщика стекала карминовая струйка крови. Кровь, когда-то принадлежавшая плоти под ногами. Дымящейся плоти не в меру разговорчивого дварфа, чьё имя мыловар успел забыть.
Минутой позже Шораст отломил кончик копья и склонился над трупом Уриста.