Кровавый ком вязкой слюны смачно впечатался в переносицу. Рейдерша, размахнувшись, врезала рукояткой пистолета автоматического по черепу - опять - и, кажется, треснуло что-то, лопнуло в этот полный жуткой боли миг. Что-то теплое по щеке потекло - видимо, отек вокруг глаза надорвался.
Приставила ствол пистолетный ко лбу, уже собираясь спустить курок, часто дыша и скалясь, как дикий зверь, когда сзади кто-то подошёл, по руке ударил сверху, ладонью плашмя, второй рукой за шею перехватив девчонку. Дернулась та, вся на нервах от поступка "гражданина", попыталась высвободиться, но подошедший руку ей вывернул, и пистолет в песок хлопнулся из пальцев разжатых, а потом посильнее горло в тески между предплечьем и бицепсом затянул.
- Успокоилась? Успокоилась, я спрашиваю?
- Гхм.. - невнятно просипела девчонка.
- Товар мне не порти, ага? Ясно тебе? - дрожит от напряжения рейдерша, а мужик, из-за её плеча выглядывая, на Ллойда смотрит как-то недобро. Отпускает девку, а она на ватных ногах не держится, падает на колени, за горло рукой схватившись. Мужик - весь татуировками односложными исписанный, с кожей белой, как снег, лысый, с рыжими бровями и нечесаной грязной бородой, в камуфляжных штанах с наколенниками, берцах, бронежилете на голое крепкое тело, с подсумками тяжеленными. Злой сукин сын. Спас не потому, что хотел, а потому что жизнь твоя для него еще чего-то стоит, где-то он свою выгоду с тебя поимеет - потому и спас.
Нужен ты ему живой, а вот про целого никто не говорил.
Пинком смачным в диафрагму ботинок свой впечатал, и ты вдруг понял, что не можешь сделать и вдоха - сидишь и открываешь рот в бесцельной попытке вновь насытить легкие кислородом, кровью истекая.
Присел мужик рыжий напротив, ткнул пальцем:
- Не выебывайся, окей? Будешь выебываться - будет хуже. Окей? - сверкнул глазами напоследок, отошёл. Бабу по плечу похлопал, подняться помог, подтолкнул к костру.
Ты вдруг вдохнул судорожно, выдохнул. Боль. Теперь она - твой постоянный спутник.
Рейдеры сидели у костра, жирное жучиное мясо срезая ломтями и закусывая им крепкий кактусовый буз или еще что-то крепкое и вонючее, сделанное из волосатого кактуса. Потом разошлись потихоньку - кто в тент, криво натянутый, заполз, кто в тачку - одну-единственную на весь отряд из полудюжины человек, остальные, вестимо, на байках - завалился, а кто-то так, прямо на открытом небе, у догорающего костра, спать улегся, храпя.
Тем не менее, несмотря на всю сквозящую в действиях рейдеров небрежность, был поставлен караул, и на крыше побитого авто стоял один из рейдеров с винтовкой, черным силуэтом выделяясь на фоне расцветающего неба, будто бы сбрызнутого индиговой краской, а затем постепенно обретающего тепло.
Холодно. Тебе холодно, но ночь подходит к концу, и совсем скоро холод отступит, уступив место палящему зною, убивающей всё живое немыслимой жаре. Глаза слипаются, но боль, врезаясь в стянутые веревками запястья, в побитое тело, не дает провалиться в кровавый сон.
А потом, как-то незаметно для самого себя, ты понимаешь, что стоишь у главных ворот Лирвиля. Вернее, у того, что от них осталось - могучие створки из заваренных листов металла вогнуло внутрь чем-то мощным, и ты смог пройти в город беспрепятственно, никого не призывая открыть тебе. Страх закрался в твоё сердце. Шаг, другой - черный дым стелится над городом, словно облако.
Всё горит пламенем адским, напуганные жители бегут, словно загнанные звери, к последнему укрытию - к шахте. Среди них твои друзья, знакомые. Доктор Таггерт с перевязанной головой, мэр Симс с перебинтованным пальцем. Сабрина. Последним отходит шериф Бумхауэр - изо рта течет кровь, а глаза белые, как молоко. Он ругается, выкрикивает проклятья, в кого-то стреляет, но ты не видишь, в кого. Потом он наводит ствол своего монструозного револьвера на тебя и вжимает спусковой крючок - выстрела ты уже не слышишь.
Несмотря на жару, на два палящих солнца над головой, тебя бьет озноб, и чувствуешь ты себя очень и очень хреново. Рядом сидит мужик, тот, что ударил тебя ночью, едва ты пришёл в сознание после взрыва. На нём всё та же шапка, в руке нож. Строгает палку сухую, на тебя поглядывая изредка.
- Хреново, да? Да, очень хреново, - руку мозолистую поднес ко лбу твоему, испариной покрытому, подержал чуть-чуть, - да, у тебя жар, дружище. Небось помирать собрался, а? - хохотнул, продолжил строгать неспешно, чего-то за щекой гоняя, жуя.