- А папочка из кожи того… бегает еще, - пробормотал Хроник слегка подобревшим голосом.
Почесал гном проявляющуюся лысину. Подергал бороду. И на лице его была нарисована мука всецелая. Будто мысленные потуги стоили ему дороже, чем ночные грабители-посетители.
- Коняки, значится… Да. Холодно им там. Вона как воют, бедолаги. Да и от ливня озеро из берегов выйти может. Еще и русалки эти, ласты им в жабры, погрызть могут.
Постоял еще. Подумал. Повздыхал тяжело. Посмотрел на Рианнон. Вздохнул еще раз. Почесал ухо отвисшее. И махнул рукой в сердцах:
- А, давай. Пока добрый я. Да не ради вас, неблагодарных – больно тварей четвероногих жалко. Я и сам когда-то… пони была… такая кобылка – ух… всем бабам баба.
Суровый вздохнул в очередной раз, да протер грязным платочком уголки глаз.
- Веди, дива. Лошадей своих. Можно тудой, где комарье обитает. Конякам оно все равно гадости не сотворит, но тама хоть крыша, да стены есть. Веди по второй лестнице во второй дом. Тока осторожно! Лестница гнилая насквозь. Не знаю выдержит ли лошадок ваших. Первая дверь слева – туда веди. Большая комната. Все там станут.
Хроник выглянул в окно, прихлопнув залетевшего овода.
- А я пока стряпню вам состряпаю. Пойду помидорчиков соберу.
Подобрал дворф живот свой. Подпоясал его веревкой вшивой. Да побрел к двери. Отворил со скрипом, запуская в таверну порывы злобных ветров и плети дождя:
- Огнем этих богов жечь надо! Кто ж такую погоду придумал!
Погрозил небу кулаком. Сплюнул в сторону смачно. И ушел, хлопнув дверью так, что вывалилась какая-то доска.
А через минуту вернулся, проклиная и небеса, и землю, и воды черные. Подошел к стойке, выудил из ящичка лукошко плетеное и обратно ушел. На этот раз на долго.