Сэвик встал в полный рост. Вытянул вперед левую руку, в которой безвольно висел его поверженный противник. Враг, встречи с которым он так желал. Его поработитель, по прихоти которого, рунбот творил жуткие вещи. Сейчас этот дьявол утратил всю надменность и спесь. Он был полностью во власти Сэвика.
Рунбот занес меч. Круг в его центре начал разгораться все ярче, а лезвие пронзительно завыло. Сейчас эти звуки казались песней, победной песней. На какую-то долю секунды Сэвик заколебался. Со стороны это выглядело просто убийством беззащитного безоружного бессознательного аборигена. Но сомнения быстро улетучились под напором воспоминаний. Дьявол так же воспользовался беззащитностью рунбота, сотворив с ним зло. И сейчас он был повержен в честном бою.
Меч опустился на дьявольский череп. Непомерно большая голова приняла его в себя и стала распадаться надвое. Рунбот бросил тело на лед и замахнулся снова. Он рубил и кромсал, в стороны отлетели обрывки кожистых крыльев, пышной мантии, брызги крови и осколки льда. Сэвику постоянно казалось, что и этого мало, что его обидчик сейчас соберется воедино, оживет и снова сделает рунбота своей марионеткой. Непонятный иррациональный страх вселился в рунную сферу машины, такого Сэвику еще испытывать не доводилось, даже во время гибели он не был так перевозбужден. Он кромсал, топтал и резал так увлеченно, что не сразу заметил метаморфоз, произошедших с дьяволом. Изрубленное тело начало меняться в цвете, смешиваясь в серую массу. Затем стало быстро испаряться серыми клубами, которые водоворотом втягивались в лезвие меча. Через секунду, от тела не осталось ни следа, ни обрывочка, ни капельки крови. Лед был девственно чист, только изрядно порублен.
Говорят, что машины не способны устать. Возможно, физически так и есть. Но что происходит внутри их магического разума, не известно даже им. Сейчас Сэвик чувствовал, что ему больше ни чего не хочется. Он сел на лед и просто смотрел на лениво текущую реку.
- Я так и не узнал, как его звали.
Темная вода, подернутая то тут то там коркой льда, отвечала ему молчанием.