Вампир сделал глупость, не послушавшись предупреждения. Алан как со стороны наблюдал за тем, как его тело по своему желанию, не имевшему ничего общего с желаниями его, Алана, кидается к стоящему у выхода Диего.
Края размывались в красной пелене, и красным было подсвечено все, как будто темно-красный прожектор был включен где-то в тенях, и неровный подвальный свет высвечивал своей дрожащей иллюзией нормальности происходящее в этих красных тенях.
Тело по собственной воле прижало вампира к стене. Тот не особено сопротивлялся.
Кожа на шее под губами Алана была прохладной, заметно холоднее его собственной. Он все чувствовал, видел, слышал. Только действия его были не его, словно им сейчас управлял невидимый кукольник, стремящийся утолить свой голод. Голод Алана?
Кровь на языке была терпкой, густой, не сладкой и не кислой, не соленой и не горькой.
Вкус был новый, вкус был прекрасный. Хотелось больше. Еще.
Еще несколько глотков, и Алан уже чувствовал, что его руки принадлежат ему, губы, прижимающиеся к колючей коже, тоже его. Его было и горло, глотавшее кровь.
Красная подсветка исчезла, и мир расползался в свои обычные границы.
Расстояния были постоянными, свет - неярким и рваным, лужица крови - только лужицей на полу.
В носу стоял запах мужского то ли лосьона, то ли одеколона - прохладный и терпкий. Сердце под ним не билось.
- Залижи прокусы, - холодно посоветовал (приказал?) Диего, - и пойдем отсюда. Времени мало.