— Уб... Ублюдок, — взвыл Герхардт. Ему почудилось, что пуля оторвала ногу — настолько ужасными были ощущения. Внутренности будто кто-то сжал, каждый вдох давался с неимоверным трудом, на мгновенье он даже уверился в гибели...
— Чтоб ты сдох, жопа, — слабым голосом выдал он сакраментальное. — Тупой мешок с дерьмом...
Голова раскалывалась, Эйзенштейн бормотал некую бессвязную чепуху, не обращая внимания на происходящее вокруг и время от времени прерываясь, чтобы набрать воздуха в легкие:
— Мешок с дерьмом... С грязным дерьмом... Вы все уроды, предатели... Предатели повсюду... Корпорации... Повсюду... Мешки с дерьмом, предатели и корпорации... Пришельцы... Дерьмо и уроды.
Наконец, он подвел свою тираду к логическому завершению:
— Я тебя засужу, скотина... Тебя посадят.
Никогда еще инженер не был так эмоционален, и, одновременно, уверен в своей правоте, как на пороге смерти. Вбитое в него с младых ногтей чувство справедливости орало, билось, вопило: «Преступление! Джонсон покусился на высшую ценность — твою жизнь! Он стрелял в тебя! Он убил тебя!»