- Я прикажу Бернарду устроить для меня постель и лягу спать, если двое этих тягомотных пустомели закончат со своими расспросами ранее. чем я, наконец, засну, чувствуй себя свободным разбудить меня. Я поговорю с ними. Я скажу им, что сказал тебе, и своим мнением подтвержу вес твоего.
Драгшнан откинулся на стуле и прикрыл глаза. Когда он открыл их, его лицо, его взгляд были как будто бы принадлежащими человеку из другого мира. Так отрешён был он, так во власти своих дум.
- В обычных обстоятельствах я бы возразил тебе, ты знаешь, Вацлав. О том, что каждая случайность и каждое необоснованное совпадение есть деяния перста Хаоса. Я бы сказал, что необычное происходит скорее не из-за вмешательства иного нам, а из-за нашего собственного несовершенства, из-за несовершенства человеческого рода. Что есть лакуну в нашем бытие, - и в них живёт случай, и совпадение, и удача или неудача. Что всё это есть недостаток нашего собственного естества, нежели порча, приходящая извне: и что соразмерно с тем как мир будет исправляться и улучшаться к заданному нам Порядку идеалу, всё это иссякнет и исчезнет. Впрочем, я полагаю, сейчас таковые мои слова прозвучали бы не подтверждённым ни в чём схоластическим аргументом, имеющим очень мало с тем, что творится в мире плоти и крови. Пусть так. Вот, получи то, чего ты хотел.
Драгшан наклонился к столу, и добавил пару строчек, а затем ещё несколько к своему протоколу, выложенному на стол. Он не озаботился тем, чтобы пометить их как постскриптум или пост-постскриптум, он не заботился даже о том, чтобы писать ровно. Тем не мене, он изложил все те детали, о которых ранее молчал: и о имени ведьмы, которое расходилось с именем названным другим инквизиторам, и о мороках, таящихся в колдовском тумане, и сколь они похожи на живых и знакомых, и сколь они погибельны, если к ним прикоснуться, и о том, что крестьяне вовсе и не думали о втором чудовище, а почитали всё случившееся деяниями адского пса. О, том, что его магии они приписывали и туман, и мороки. и мертвецов, даже не думая, что вторая бестия, нибельтод, охотилась во мгле. Он так же в двух словах описал, что Скорба думал о возникновении призрака, и сколь это маловероятно, и сколь это, тем не менее, так. В конце он откинулся на стуле вновь, и осмотрел свой лист со злой гримасой на лице. Тот был исписан далеко под тем местом, где доктор изначально приложил свою печатку, он был исписан сверх того и на второй, плохой, стороне. Ракоши усмехнулся, а затем наполовину пьяным, наполовину рассчитанным движением опрокинул одну из свечей на столе: так, чтобы воск с неё кляксами и потёками пролился на лист, но сам тот не достался мигом погибшему пламени. Затем он повернул на пальце своё кольцо и снова приложил его к листу. На этот раз не на печатном воске, а на более сорном материале удостоверяя истинность своего письма и выслушанного им показания. Сделав так, он поднялся.
- Я оставляя всё это тебе, Вацлав. Сам же, как я сказал я собираюсь отойти ко сну. Магистр белой магии, могущий стоять на ногах и клюющий носом, я не сомневаюсь, будет более подобающ тому, кто славб и не в себе. Чтобы вы там меж собой не договорились. В любом случае, я уже знаю итог вашего разговора, так чего же здесь недоумевать? Сначала мы пойдём туда, где остановился Амсель-торгаш, затем туда, где сожгли ведьму. Всё это, как только мы оправимся. Что, ты думаешь, что посовещавшись с двумя этими юношами, ты исторгнешь из себя какой-то иной план действа? Полно те. Разбуди меня, если в том будет нужда. Не беспокой меня, если без того можно обойтись...
- БЕРНАРД!!! Мою постель, мою грелку! Немедленно! И ещё подогретого вина, о разбери же тебя кровавая и вопящая Бездна!