Когда Уманаитеи еще не был Уманаитеи, когда он был еще слишком молод для воина, его дядя, предыдущий царь, брал его на битвы вместе со своими сыновьями. Аотаварио указывал на передвижения бойцов и объяснял, почему он отдал тот или иной приказ, а мальчишки, сгрудившись подле него, пропускали все это мимо ушей и только мечтали оказаться там, в гуще сражения, храбро поражающими врага, ведущими за собой воинов, внушающими страх одним своим присутствием, опрокидывающими и гонящими превосходящего числом врага...
И вот, когда сражение подобралось вплотную, когда враг надвигался блестящей обсидианом тучей, боевой задор вытеснил из сердца страх, и Уманаитеи соскочил с кресла со щитом и дротиком в руках, и повел маленький отряд своих телохранителей в бой. Туда, вперед, пробраться меж рядов, мощно замахнуться и выпустить смертельный снаряд в лицо неудачливому полукровке, и увидеть, как его глаза расширяются от боли! Царь уже занес дротик и начал подыскивать цель, когда вспомнил, что дротик-то у него один. Остальные остались в колчане на кресле. Которое сейчас где-то за спиной.
Уманаитеи почувствовал себя очень, очень глупо, и его уши даже покраснели под шлемом. Позорище. Да и метатель дротиков из царя был, прямо скажем, не ахти.
Правитель чулеле почувствовал себя бессильным. Он сам со своими охранниками были лишь каплей в море воинов. Он не мог даже повести саамои за собой - поздно, схватка уже началась. Суматошно размышляя, что еще можно предпринять, Уманаитеи сделал единственное, что пришло ему в голову - запел военную песню. Их знал любой чулеле, их пели хором вокруг костров, прыгая в бешеном танце, изображая удары копьем и палицей, доводя себя до исступления. Они звали убивать, призывали богов любоваться силой и смелостью, обещали кровь и славу. Звучный, как у всех жрецов, голос царя разнес воинственные слова над шлемами и вздымающимися с оружием руками.