ссылкаНоги отказывались слушаться. Равновесие играло с ней злую шутку, потому Пош добралась до стены, чтоб иметь хоть какую-то опору. Мир затих, словно следил каковы будут ее последующие решения. На границе зрения пространство размывало. Оно как будто поддернуто туманной дымкой. Тени, выделяющиеся в темноте, принимали причудливые очертания и насмешливо кружили вокруг, скандируя в спину одно единственное слово, которое десантница предпочитала не слышать. Но оно падало ей на спину и придавливало к земле. Голова от переживаемой душевной боли кружилась. Видимые только ей рожи отвратительно кривлялись. Капрал заставляла себя идти вперед и не поддаваться наваждению, но видела лишь последние отблески заката. Многое в ее жизни было связанно с наступлением сумерек и угасанием последних лучей солнца. Ей вспомнилось солнце, каким оно бывает на ближнем востоке. Большое. Множество красок и оттенков. Особенно оранжевых и фиолетовых. Желтый сверкает золотом. Светило касается линии горизонта. В это мгновение песок кажется искрящимся. Ее старый друг однажды особенно удачно описал закат. Сейчас она понимала его слова как никогда лучше.
«Земля, окунающаяся в кровь. Это мир красного цвета, это чуть подсвеченные темные облака, облитые багряным, это черные силуэты на полыхающем фоне, это тревога, это бег за чем-то тяжелым...»
И верно. Куда она бежит и зачем? На лице проступила скорбная улыбка. Пош остановилась. Заметила горку пепла и кости. Взгляд единственного уцелевшего глаза затуманило. Придушенная и убитая, когда она справилась с накатившим чувством потери, то заметила собственную руку, которая в данной ситуации не вызвала почти никаких эмоций, кроме радости об уцелевших часах, прошедших с ней все ужасы Ирака. Неуязвимые, черт их подери… Капрал заставила себя пройти до оторванной взрывом конечности. Молча уселась рядом с останками Волкова, вспоминая, как он уплетал гамбургер, как до легкого чувства паники допрашивал, как звучал его голос, улыбку, раздражающий до зубной боли цинизм и предсмертный крик… Осознание того, что ей будет не хватать русского ранило сильнее чем... О, Господи… Летчица поймала себя на том, что ее губы двигались, но не поняла, что бормотала, а может она и вовсе молчала, только шевелила ими. Вокруг назойливо порхало единственное слово - «остановил», но к чему оно пришло ей в голову уже было не разобрать.
Разомкнув пальцы на рукояти пистолета – неудобной пушки пятидесятого калибра, она подтянула к себе левую руку, зажившую особняком. Проскользнуло удивлении на тему «какая легкая» и «такое тонкое запястье». Обращаться с конечностью, как с увядшим букетом цветов, добавляло происходящему сумасшедшинки. Примерно подобным образом чувствует себя человек, в панике запихивающий обратно собственные вываливающиеся теплые кишки. В этот момент она прекрасно поняла Челленджа. До малейших деталей.
С помощью зубов и уцелевшей руки, зажав между ног опаленную руку, девушка расстегнула ремешок часов, а потом, немного помучившись, вновь используя в помощь зубы, застегнула часы на запястье теперь правой руки. Маленькая, но радость воссоединения с потерянным трофеем омрачалась мыслями о смерти Ричарда, которую она старательно обходила. Но это не могло продолжаться вечно. Пилот старательно отводила взгляд от той из рук, за которую он держал ее. Пош корила себя за самонадеянность. За жестокость. За мстительность. Беззвучно спрашивала рядом лежащий пепел, зачем он ее толкнул. Все бы получилось. Корила себя за намеренное недоверие Ричарду, закрывшего собой гранату, за то, что он ей нравился, но она усиленно делала вид, что это не так, за то, что легко позволила себе поверить, что он погиб. И теперь все что ей остается это молить о прощении, сожалеть о несказанном, о сделанном и несделанном. Некому сказать ей, что она была неправа, невозможно что-то исправить. И сколько не проси прощения ничего не изменится.
- м… м… м-мне жаль, - она закрыла рукой рот, чтоб не наговорить лишнего, даже если она уже ничего и никогда больше не услышит. Блондинка поднялась, подбирая руку (не бросать же ее здесь? Родная ведь. И чтоб колдуны не нашли) и пистолет. Носить собственную левую руку вместо сумочки – это странное ощущение. Никогда она не чувствовала ничего подобного. С приращиванием руки девушка решила разобраться позже. Вначале нужно уехать. Осторожно двигаясь и подлечивая на ходу легкие раны, капрал направилась на выход из музея к парковке. Может она еще найдет тачку парней и уедет куда-нибудь на окраину Сан-Диего. Ближе к району Ла Хойя. Сегодня являться по вызову летчица сочла неосмотрительным (и где ее здравый смысл шлялся, когда Дин стоял с гранатой в пирамиде? Погулять что ли ушел?), по крайней мере, пока она не приведет себя в порядок. Но решила не загадывать. Надо поймать человека. Кровь все исправит. А потом… она подумает об этом через полчаса.