Feel my fingers in your wound while my eyes ascend the gloom
Questions wasting all my time - I see your eyes detesting mine
Sick of a life you never had, e.dead.motion, you look so sad
I could care less if I'd like - I let you go into the night
Кровь стекала по шее и груди, впитывалась в штаны. Идти становилось все сложнее, еврей думал только о двух вещах - как бы не оступиться и не захлебнуться. Зажмешь рукой - потечет в рот. Да и боль слишком сильна. Фактически, сейчас его поддерживала только ярость, свернувшаяся упругим комком где-то под грудиной. И гордость, не дающая упасть. И иногда - поддерживающая рука. Странное ощущение. Гнева именно на них не было. Да и вообще какая-то ярость была обезличенная. Скорее что-то застарелое, глубокой, вызванное долгим воздержанием и страхом. Лакеса никогда не пугала неизвестность. Даже наоборот. Но вот привычные, глупые опасности, которые подстерегают в подворотне или в полицейском участке, заставляли сжиматься в комок и бежать как можно скорее. А еще не было ненависти. Совсем. Только готовность к прыжку, если вдруг предоставится шанс. тело существовало сейчас отдельно от разума. Тело шаталось, ворчало и дрожало от холода. Разум отсчитывал варианты. Не подойдет. Не сейчас. Нет времени. Память, натренированная работой, складировала на полочку картинки и разговоры. Потом он сможет вернуться к ним. А сейчас - не упасть и не захлебнуться.
Когда его привели на палубу, он уже почти ничего не видел. Но слышал хорошо. И когда его позвали, пошел было. Но... он увидел знакомых. Поднял голову. Они говорили о тех, кого он отметил. Блондинка и панк. Взгляд снова сфокусировался, спина напряглась. Это следовало запомнить, очень хорошо запомнить. Все, что было сказано. Вот только...
Высокопарная речь о том, как кто кого возглавит, заставила очнуться и побыстрее уйти. Еврей очень не любил таких речей. Хотя и признавал определенную их красоту.