- Ниче-ниче. Не нужна камера. Когда наши обглоданные кости найдут – не нужно будет что-то доказывать. – Проворчал Джей, как оказалось, журналистке Энни, придвинувшись к, как оказалось, Терри-с-отверткой-Генри, чтобы, если вдруг, помочь с поручнями.
Журналистов Джей не любил и называл их никак, кроме как гибридами слов «журналист», «шлюха» и прочей нецензурщиной.
А почему?
Прилетит такой хуй в шляпе с фотоаппаратом. Поснимает сожженную гуками, за то, что местные продали морпехам пожрать, деревню на свой блядофотоаппарат. Так, чтобы пепелища покрупнее, сожженные, черненькие тельца вьетнамских детей в позах эмбриона и прочая расчлененка.
Улетит.
И дома, через Nное количество времени, газеты пестрят заголовками про гуманитарный напалм, зверства американских солдат против беззащитных вьетов и фотографиями сожженных трупов с 3 по 10 страницы, сразу после заметки о новой закусочной и магазине шляпок на углу.
Рейтинг растет, журнашлюха получает премию-славу-почет, после чего сразу же забывает о сожженных детях, искалеченных выживших и о своих бабьих рыданиях, под койкой полевого госпиталя, набитого ранеными, под минометным обстрелом.
А ты, Джей, гниешь в джунглях еще несколько месяцев, воюя непонятно за что, чтобы нахватать осколков своим телом и вернуться в страну, которой ты уже не нужен и которая предпочла о тебе забыть, как о страшнейшем позоре в своей истории.
Забыть о тебе и всей этой войне. Все из-за них, скопища лицемеров, ради сенсации готовых родную мать продать.