— Однажды, после тяжелого варп-перехода на Stormwind ко мне подошел войдсмен и спросил: "Отчего Император позволяет ужасам Варпа терзать проходящих сквозь него?". Он был измучен подавлен трудным путешествием, как и все остальные на корабле. Такие сомнения не посещают людей, проживающих жизнь, не отрываясь от притяжения родной планеты. Тем же, кто, подобно нам, странствует от мира к миру и лицом к лицу сталкивается с опасностями пустоты и Варпа, Furor Immaterialis, такие мысли хорошо знакомы.
— Что бы ответили ему вы? Что ответил ему я?
— Ответ этот лежит на поверхности: Император дает всем нам силы противодействовать злу, но не выполняет нашей работы за нас.
— За тысячи лет до моего разговора с этим человеком и за тысячи лет до этого момента, воины человечества сражались в одном из Крестовых Походов. Им противостояли грязные порождения пустоты, настоящие комки мерзости, вселяющие ужас в неподготовленных и порабощающие людей, используя их, словно скотов. Те, кто воевал в рядах крестоносцев, сталкивались с кошмаром, который мы не можем себе даже представить.
Но разве они бросали оружие, взывая к Императору, что бы тот защитил их? Разве пришел бы на помощь к таким трусам сам Создатель, в доспехах из света и мечом из огня? Нет и нет.
— Они не сдавались и хранили в своих сердцах то, что сильнее любого оружия и дороже любого сокровища - Веру. Преисполненные ею, они вставали в полный рост перед лицом Terror Malignati, их врага, и смело встречали его огнем своего оружия и пламенем своих сердец. И одержали победу. В минуты, когда все казалось потерянным и когда тьма готовилась поглотить смельчаков, лишь самый верный и самый преданный из них оставался неколебим. И вера его была столь велика, что когда вражеское оружие сразило его долу, умертвив, он Воскрес и вновь повел своих воинов в бой. И сила свершившегося Чуда была столь велика, что враг расселся и обратился в прах.
— Эта история известна всем и каждому, и человеком этим был Святой Друзус.
— Урок, который он преподает нам всей своей жизнью, гласит: "Каким бы испытаниям не подвергался человек, каким бы слабым он не казался в сравнении с тем, с чем борется, вера, упорство и самоотверженность способны их преодолеть".
— Наполненные верой, Fide, люди выживают в страшнейшем пламени войны, extinxerunt impetum ignis, избегают лезвий мечей, effugerunt aciem gladii, спасаются из жадной пасти зверя, obturaverunt ora bestium.
— Как же именно помогает нам Император? Как он защищает нас?
— Глупец, услышав мои слова, может сказать: святого Друзуса уберег не Император, его уберегла собственная вера, а верить можно во все, что угодно.
— Я действительно встречал людей, верящих в самих себя, в крепость своей руки, надежность своих орудий или поддержку близких. Все эти вещи являются достойными, но разве способны столь хрупкие предметы быть путеводными вехами человеческой жизни? Нет!
— Для человека Император подобен маяку. Всем нам, знакомым с пустотой космоса, известно существование Астрономикона. Этот чудесный источник света озаряет ничто, позволяя людским кораблям, в том числе и нашему, путешествовать от звезды к звезде, не сбиваясь с пути.
— "Астрономикон помогает только офицерам и навигаторам", возразит мне кто-нибудь, "он не предназначен для простых моряков или сухопутных".
Да. Но неужели Император ограничен одним лишь Астрономиконом?
— Свет, излучаемый нашим Повелителем, освещает каждое его дитя, каждого из нас. Этот свет доступен всем, и вера является курсом, прокладываемым от сердца человека к сердцу Божества.
— Вот что такое вера. Вот что такое защита Императора. Это способность идти истинным путем и силы на то, что бы не сбиться с него. И силы эти заложены в нас от рождения, ибо каждый из людей является Его детищем, созданным по его Божественному проекту. Нужно только найти их в своем сердце.
— Во время нашего путешествия мы подвергались невидимой опасности, invisibilem enim tamquam videns sustinuit, но преодолели их. Преодолели, потому что могли. Преодолели, потому что были ведомы незримым светом нашего Божества.
— И до тех пор, пока великий огонь Императора и пламя в сердце человека светят в согласии друг с другом, пока человек этот держится праведного пути и не сходит с него на темную тропу ереси, он найдет в себе силы противостоять любой опасности. Мы все найдем в себе эти силы.
— Да пребудет благословение Отца с каждым из вас.
Завершив свои слова традиционным жестом аквиллы, Бертахар сошел с амвона и проследовал во внутреннюю часть храма, вплоть до своего личного кабинета. За кафедрой его сменил другой служитель — дальнейшее уже не требовало его личного присутствия. В другой ситуации, конечно, он провел бы обряд до конца, но сейчас у него было чем заняться и о чем подумать. Исповедник сел за свой рабочий стол, отодвинул в сторону бумаги и датаслейты и уставился на свое отражение в лакированной столешнице.
Кто мог ожидать, что такой талантливый скульптор поддастся вдруг шепотам варпа, да ещё и проявит это таким зловещим образом. В том, что в проблеме со статуей виноваты варповые галлюцинации, Мамертин не сомневался. Он не первый был на корабле, и путешествовал много, поэтому знал кое-что о изменчивой сути Имматериума и о мерзких помутнениях сознания, которые он вызывает. Вполне возможно, что Гнею действительно было видение от Императора, но влияние запредельной дряни с той стороны поля Геллера исказило его. Он не проявлял прежде никаких отклонений. А потому едва ли это было влияние скрытой ереси, подхваченной им на родном мире или в паломничестве. Возможно, ему, Мамертину, удастся наставить его на истинный путь, и тот исправит свою ошибку — хотя статуя не станет, наверное, такой красивой, какой могла быть. Но все равно что-то можно придумать. С камнем не произошло ничего необратимого, как, возможно, и с работавшим над ним мастером.
Внезапно Лейтфрид поймал себя на мысли, что оправдывает скульптора только потому, что не хочет выпускать из рук его талант. Возможно — но так ли он неправ? Храм должен внушать благоговение, что бы выполнять свою общественную роль. Одним из главных заветов Имперского Учения было следование воле вышестоящих, и помпезное величие церквей помогало донести эту мысль до простолюдинов. Он должен содержать зримые, осязаемые символы благости, доступные даже самым примитивным умам. Статуи и иконы были не менее важны, чем проповеди и молитвы, а может даже и более — они были внятны даже тем, кто не мог вникнуть в слова, возглашаемые с кафедры.
С этой точки зрения Маркус Гней был крайне полезным, и неразумно было бы избавляться от него до того, как он... Выработает весь свой ресурс. Направляемый должным образом, он может создать ещё немало нужного, прежде чем нечистые видения варпа окончательно сведут его с ума. С другой стороны, позволять столь слабому духом человеку заниматься столь важным делом было опасно. Порочность этого его творения открывалась любому, имеющему глаза, но ведь и в будущие его труды может вкрасться некая нечистота. И если она пройдет незамеченной, то может подспудно внести в сознания паствы крамолу, порожденную безумием мастера.
От таких мыслей Лейтфрид вздрогнул. Ересь может вырасти и не из такой мелочи. Самое ничтожное семя зла усиливается стократно, если находит пристанище в стенах Его Храма. Менее гибкий священник, из которых состояло тело Церкви, из этих соображений уничтожил бы и статую, и её создателя, и остальные его труды. Просто на тот случай, если в них уже прокралась частица мерзости, не замеченная ранее.
Однако люди негибкие миссионерами не становились. А он, Мамертин Лейтфрид, им был. И на нем лежал долг больший, чем на большинстве планетарных священников. И решить этот вопрос он должен максимально взвешенно.
В его власти была судьба этого злополучного скульптора, и у него было несколько вариантов дальнейших действий. Так, к примеру, он мог либо сделать выводы, либо назначить епитимью, либо даже вынести приговор. Все нужные выводы он уже для себя сделал, и отныне за скульптором следят надежные люди, и будут следить за ним до конца его жизни. Но выводами ограничиться в этом случае никак нельзя. Оставались покаяние и приговор. Может ли он осознать свою вину, доступно ли ещё ему спасение? Возможно ли для него очистится от совершенного им и исправить сделанное?
Бертахар раздраженно забарабанил пальцами по столу. Фраг! В Каликсисе у него не было таких проблем. В Упорядоченной структуре церкви сектора всегда оставалась возможность передать вопрос кому-нибудь ещё, но не здесь. В церковной иерархии корабля не было никого выше Мамертина, а передавать такой вопрос нижестоящему — даже не смешно.
Ладно. У него ещё есть время, а пока можно заняться другими делами.
Он вызвал к себе одного из подчиненных ему жрецов, «дежурно» ожидавшего другой комнате.
— Пора разобраться с этими... тенями. Нужно вычистить эту мерзость, что бы она не отвлекала нашу паству от её долга. Люди должны видеть, что мы клир защищает их, - повертев в пальцах какой-то датаслейт, он продолжил, - Так что там, их видели в каком-то одном отсеке? Или они появляются по всему кораблю?