А ты, Польша? - кивнул он Милошу, получившему свою порцию бобов с консервированным мясом. - Ты какой самый красивый город видел за свою жизнь?
Милош призадумался, прожёвывая жрачку. Уж чего-чего, а городов-то он на своём веку повидал, от Варшавы до Сан-Франциско носило его вот уж тринадцать лет как: и в красивых он бывал городах, со средневековыми замками и мраморными статуями, и в современных, с широкими улицами и многоэтажными домами, но о красоте места не приходилось задумываться ни там, ни там. Вспомнилось из детской книжки, старой-старой, ещё в какой-то не то что прошлой, а позапрошлой жизни читанной — «Наиславнейшие из европейских столиц есть города Париж, Лондон и Вена», и иллюстрации, на которых был собор Парижской Богоматери. Когда Милош с братом попал в Париж, и они увидели собор, он вспомнил эту книжку, но из-за того, что желудок сводило от голода, а ступни были стёрты в кровь разваливающимися штиблетами с чужой ноги, Милош, глядя на готические арки и фигуры, не почувствовал ничего, кроме тупого озлобления, потому что рядом охали от восхищения добропорядочные сытые буржуа, которые находили наглость благоухать кёльнской водой и чувствовать себя прекрасно, когда рядом с ними умирали с голоду два нищих поляка и ещё куча нищих французов. В этот момент Милош понял идеологию французского анархизма лучше, чем это мог бы объяснить любой Прудон. Казик глядел на буржуа, рассматривающих фигуры, с той же ненавистью и, видимо, чувствовал то же, что и Милош. Вероятно, Казик всё-таки примкнул к анархистам. Возможно, его расстреляли в семьдесят первом. Тогда в Париже многих расстреляли. Милош знал это из газет.
А Милош к анархистам не примкнул — он уехал за океан, где надеялся найти страну, в которой можно заработать деньги своими руками. Возможно, сегодня у него это, десять-то лет спустя, даже получилось. И уж по крайней мере у него было набито брюхо, и пускай самое красивое здание на сто миль вокруг — чахлый таунхолл с безыскусной медной статуей местного основателя городка, всё лучше этой гнилой Европы. В общем, к архитектуре Милош был нечуток.
Как бы это выразить по-английски?
— Париж, Вена… — пожал плечами Милош. — На Париже два года жил. Город красивый, только работы нет. На Европе вообще… — после «вообще» подходящих слов в голову не лезло, и Милош лишь махнул рукой, считая, что и так понятно. — Потому сюда и все едут.