|
|
Милош мысленно возвёл очи к небу. Ну вот, не успел ничего ещё толком натворить, а стал уже знаменитостью в этом городишке, ну чисто Папа Римский. Так и восторженные толпы начнут собираться, а шустрые американцы начнут продавать билеты — пять центов, чтобы посмотреть на поляка, насовавшего Кроули, ещё пять — спросить его, куда он направляется. Вот ведь бараны тут они, с внезапной злостью подумалось. Новость дня — Кроули в харю насовали. Неделю пережёвывать будут. Точнее, уже не будут: скоро о другом заговорят, тут у вас на год разговоров будет. — Нет, — буркнул Милош, а сам подумал, что лучше было бы ответить что-нибудь типа «Сунешься, и тебе насую» или «Да вот как раз иду проведать Кроули, о здоровьице справиться» — но вот так же всегда и бывает: сначала скажешь чего, а потом на ум и приходит, как лучше сказать. А всё, поздно. Ну и хрен с ним. Вообще, если подумать, Милош, смог бы ты тут жить? На шахте вон работать, с Кроули всякими бурбон хлестать по вечерам. Лучше бы ром, но с ромом у них тут туго же. А в Техасе вот с ромом порядок, поэтому и жить там приятней было. Эх… Вспомнилось, как они с Ковальским красили сарай мистера Лемке. Вот это были времена. Мистер Лемке был мерзкий бош, на которого они тогда с Ковальским пахали. В Сент-Хедвиге вообще половина были боши, другая половина — поляки. Поляки обычно пахали на бошей. Они с Ковальским пахали на Лемке и считались самыми бестолковыми и никчёмными батраками, потому что много пили, громко орали и приставали к дочерям мистера Лемке (одна из которых была умственно отсталой). Мистер Лемке держал их вообще только потому, что они работали за еду и двадцать центов в день. Но и это уже надоело мистеру Лемке, и в качестве последнего испытания он повелел отправить поляков красить сарай на дальнем выпасе и дал сроку неделю. Ох, что это была за неделя! Неделя началась с того, что Ковальский затарился целым ящиком рома в Сан-Антонио. Деньги на ром дал Лемке, думая, что даёт их полякам на еду. Наивный бош! Того, что дал Лемке и что они добавили из своих скудных сбережений, хватило не только на ящик дешёвого рома, но ещё и на дешёвую шлюху, которую из Сан-Антонио привёл Ковальский. Он её взял с собой, так как один бы не дотащил ящик с ромом со станции. Они тащили его по полям вместе со шлюхой. Шлюха была совсем страшная, и у Милоша ничего не получилось, тем более что он был бухой. Ковальскому же на женскую красоту было наплевать, а кроме как бухим, он и не трахался никогда, даже когда был зуавом. Шлюха почти не говорила по-английски (она была мексиканка), но, уходя из сарая утром, презрительно сказала полякам: «Ну вы и свиньи». «На себя посмотри, курва!» — заорал в ответ Ковальский на родном языке, схватил лопату и попытался было погнаться за ней, но споткнулся о ведро с краской и упал. Шлюха убежала. Краска растеклась по земле перед сараем.
Жрали они в этот день варёную кукурузу. В следующие дни они тоже жрали варёную кукурузу. Они все деньги потратили на ром и шлюху, и еды у них не было. Поэтому они пошли на ближайшее кукурузное поле и наворовали кукурузы. Варёная кукуруза, кстати, неплохо идёт с ромом.
В следующие дни они с Ковальским просыпались ещё до рассвета, жрали остывшую с вечера варёную кукурузу и начинали квасить уже за завтраком. Выпив бутылку рома на двоих, с первыми лучами солнца они выходили из сарая, брали вёдра с краской и принимались водить кистями по доскам. Водили не шатко, не валко, больше проливая краски на землю. Часам к десяти техасское солнце припекало уже сильно, и Милош с Ковальским тогда решали, что больше в таких условиях они работать не могут, бросали краски и шли в сарай жрать кукурузу и бухать. Потом они дрыхли. Ближе к вечеру они просыпались и шли воровать кукурузу на соседнее поле. Один стоял с винчестером (тем самым, что Милош отдал Патрику), а второй, торопливо озираясь по сторонам, складывал початки в подол рубашки. Потом они возвращались в сарай, варили кукурузу и бухали. Потом они снова дрыхли.
К вечеру четвёртого дня покрашена была одна боковая стена сарая и кусок передней стены. На другой боковой стене краской было написано несколько нецензурных слов по-польски, по-английски и (специально для Лемке) по-немецки. Ещё из сарая была выломана доска. Её Милош использовал, чтобы мешать краску в ведре. И ещё за сараем была куча дерьма.
Милош с Ковальским возвращались с поля с десятком початков кукурузы, парой печёных картофелин и зелёным яблоком, которые они выпросили у ребятишек, которые жги костёр на обочине. После четырёх дней одной кукурузы маляры предвкушали пир.
— Мы не успеем до воскресенья, — сказал Милош, перекидывая за спину узелок с кукурузой, сделанный из рубахи Ковальского. Он был лёгкий, но несли они его всё равно по очереди. — Нет, — кивнул Ковальский и приложился к бутылке. — Лемке нас выгонит, — сказал Милош, принимая бутылку от Ковальского. — Чёртов бош, — горько вздохнул Ковальский.
Милош отдал бутылку Ковальскому и сказал:
— Надо нам всё-таки хотя бы фасад докрасить. — Ты что, совсем свихнулся? — спросил Ковальский таким тоном, будто бы Милош предложил ему баллотироваться в губернаторы штата Техас.
Сарай показывался на горизонте, а возле сарая стояла грозная тяжёлая фигура мистера Лемке, задумчиво рассматривающего надписи на стене.
В общем, после той истории с сараем Милоша с Ковальским из Сент-Хедвига и выкинули. После этого-то всё и понеслось — Сан-Франциско, Орегон, Монтана, и так до самой Айовы… А самое обидное было то, что в ящике с ромом оставалось ещё бутылок десять, которые они могли бы выпить, но Лемке, сволочь, забрал их себе. И до сих пор не мог Милош этого ему простить.
|