Два товарища не спеша разговаривали о важных вещах, попыхивая сигарами. Вокруг сгущались сумерки, развидневшееся было небо снова начало затягивать тучами. В хижине гремела посудой тетка, в бадье за стенкой плескался Алабама, что-то тихонько не то бормоча, не то напевая. Потом вылез, оделся, прошел мимо них, кивнув. Счастливый человек, урвавший четверть часа, чтобы смыть пыль дорог, так надолго въедающуюся в кожу.
Уже, отставив миску, похрапывал МакНамара, уже стонал во сне, сжимая зубы от боли, Алан, накрытый одеялом заботливого Криса, уже поляк провалился в сон, допив кофе и положив руку на верный винчестер.
И все было бы прекрасно, если бы не Картечина, который крикнул:
— Эй, парни! Сюда подойдите!
Кричал он так, чтобы не разбудить спящих, вполсилы, но все равно в полном щелей сарае его услышали. И Алан заворочался во сне, а МакНамара открыл глаза, скользнув простреленной рукой (по привычке) к рукояти револьвера и поморщившись от боли. А Милош привстал на локте, пытаясь понять, не почудилось ли ему что-то.
И когда Крис и Фрэнк подошли к Картечине, тот показал им вдалеке, под темным небом на светлеющей между холмов и деревьев ленте реки какую-то несуразную кляксу или точку и сказал:
— Паром-то на середине реки уж. Я смотрю-смотрю, понять не могу, это не босса ли конь на нем? Генерал который? Белый такой.