Милош сначала, инстинктвно повинуясь команде, перебросил карабин, а потом только понял, зачем у него попросили оружие. Вдруг стукнуло сердце, замерло — и как молотком ударило в ответ, как гранитную плиту уронили на грудь, как вдруг, посмотревшись в зеркало, увидел там огромную пучеглазую рыбину, как прорвало дамбу, и дерьмо хлынуло.
Да ведь его за человека не считают. Да ведь его считают за червя, за недочеловека, за мартышку говорящую, за червя, червя! Негр тоже животное, ирландец тоже полуживотное, а он, поляк, хуже всех их, те-то хоть говорить умеют, а он червь. Те глаза не опускают, те голову не отворачивают, те — не он. Все лучше, в грязь меня втопчите, в пыль меня втопчите, попляшите на мне, поплюйте на меня, а я как собачка буду, на задних лапках. Вот, язычок высуну. Противный язычок? Ну так плесните на него дерьма.
Горячей, жаркой волной ненависти и отвращения к себе прокатило по телу, жуткая обида на весь белый свет забурлила, и как будто пьяный, вшивый цыган противно завизжал в голове на расстроенной скрипке: червь!
Трясущейся от ненависти рукой Милош выхватил револьвер и, подняв над головой, выпалил в небо. Получай, дрянь, получай, животное, вот тебе, червяк!