Долго ждать начала состязания не пришлось. Вигдис как раз успела занять хорошее местечко возле самой сцены, когда на ней, пыхтя и отдуваясь, возник помощник мэра. У зрителей его появление особенного восторга не вызвало, а вот барды, напротив, проявили к его кратенькой речи живейший интерес – еще бы, ведь речь шла о награде. Когда мужчина озвучил сумму, Вигдис кольнуло какое-то смутное воспоминание, тут же, впрочем, исчезнувшее исчезло под грузом новой информации. Пять сотен золотых и лютня прекрасной работы! Действительно, было за что побороться.
Впрочем, когда на сцену вышел первый участник и запел, Вигдис в какой-то момент подумала, что готова сдаться без боя. Петер Скромный получил известность отнюдь не за приятную внешность и красивые наряды, хотя и тем, и другим, он, надо признать, обладал. Голос и мастерство – вот что было главным сокровищем барда. Когда баллада закончилась, и вся битком забитая площадь разразилась аплодисментами, Вигдис присоединилась к ним без малейшего колебания.
А дальше – один номер следовал за другим. Кто-то пел лучше других, кто-то хуже, но никто даже близко не приближался к уровню, который показал первый участник. Как ни странно, время прошло очень быстро, и Вигдис некоторым удивлением обнаружила, что ей вот прямо сейчас пора выходить на сцену.
Впрочем, первым перед глазами ожидающих зрителей появилась вовсе не северянка, а стул. Простой такой, обыкновенный. И девушка, которая возникла рядом с ним, тоже выглядела вполне обыкновенно. Вернее, выглядела бы – ведь речь шла как никак о бардовском состязании. На шумных городских улицах или на рыночной площади человек в подобной одежде проще простого затерялся бы в толпе, но здесь, в череде разряженных конкурсантов простой наряд Вигдис бросался в глаза едва ли не сильнее самых ярких и изукрашенных костюмов. Да и линии, все еще щедро украшавшие лицо северянки, тоже помогали привлечь рассеявшееся внимание зрителей.
- Приветствую вас, - девушка поднесла правую руку к груди и чуть поклонилась, после чего опустилась на стул, поставила на колени арфу и заиграла. Звуки музыки сперва были еле слышны, но становились все громче и громче и в какой-то момент в них вплелся голос Вигдис, выпевающий слава древней северной баллады, давно уже переведенной на всеобщий язык:
Воины в танце ходят,
Воины девушек водят.
Одеты воины в рыжий мех,
А юная Кирстен краше всех,
Танцует воин вооруженный,
Бережно держит меч обнаженный.
Скользнуло лезвие клинка,
У Кирстен ранена рука.
Пять пальцев порезала она,
Не шить ей вечные времена.
Десять пальцев повреждено,
Кроить ей больше не суждено.
Кирстен в королевский покой
Идет с окровавленной рукой.
«Дочь моя Кирстен, в крови твой мех,
Скажи отцу, чей это грех?»
«Никто в этой крови не виноват.
Постель постелить послал меня брат.
Меч его висел на стене,
И вид меча понравился мне.
Тронула я блестящий клинок,
Он пальцы порезал поперек.
Десять пальцев порезала я,
Теперь от меня не ждите шитья».
«А кто будет шить и вышивать?
Кто будет тебе рукава шнуровать?»
«Помогут мне сестра и мать
И шить, и рукава шнуровать».
Слышал воин ее ответ,
Он был пригож и красиво одет.
Коснулся он ее щеки:
«Могу я просить твоей руки?
Моей сестре я велю вышивать,
Служанкам — твои рукава шнуровать.
Они не ослушаются меня,
А я поведу твоего коня».
Спросил король, пригубив вина:
«На что тебе такая жена?»
«Из-за меня ее пальцы в крови,
Она достойна моей любви».
Воин назвал ее женой,
Юную Кирстен увез он с собой.
Отзвучали последние слова, стихли последние звуки музыки, а Вигдис даже затаила дыхание, ожидая услышать реакцию публики.