Шаги барда вели его к своей цели, и ничто не могло остановить его на выбранном пути. Все казалось чудесно легким, простым, изящным. Грязная канава, возле которой спит забулдыга? Немытые дети? Орущие бабки? Мордатые стражники? Все это казалось Зинку удивительно прекрасным, оригинальным и красивым. Бард казалось, излучал добро, отчего проходившие мимо оглядывались, со странным выражением лица. Все препятствия на пути казались несущественными. Все было легко исполнимо и удивительно прекрасно.
Хозяйка борделя – женщина, возраст которой, несомненно, перешагнул за три десятилетия казалась милейшим существом. И то, как она одевалась и красилась, казалось вовсе не вульгарным, а маленькой женской слабостью, которую Зинк не мог не простить. И то, что она была жуткой скрягой снова-таки не портило барду настроение. Как и расставание с десятью полновесными золотыми монетками, на которых был изображен нынешний светлейший император. Золото – лишь возможность достичь цели, так отчего грустить, когда расстаешься с ним? Пришло – и ушло…
Зинк стремительно взбежал по лестнице, безошибочно отыскав нужную дверь. Уже другая комната, намного более большая. С большой, широкой кроватью с балдахином. С комодами и шкафчиками из дорогущего дерева. С картинами, с весьма соблазнительными женщинами на них. В ней была совсем другая атмосфера, нежели в той маленькой, уютной комнатке в которой бард проснулся вчерашним утром. Теперь – сегодняшним вечером, все будет по-другому.
-А все же меня зовут Афелия. – Кокетливо произнесла сидящая на краешке кровати девушка, закинув ногу на ногу, и поигрывая локоном своих великолепных волос. Зинк бросился к ней, прижав к груди и зарывшись в ее мягкие, шелковистые волосы от которых шел неуловимый запах корицы. Она мягко рассмеялась, и сердце барда сжалось от волшебного чувства радости. Ему хотелось сидеть так и не отпускать ее, не опускаясь до банальной плотской любви. Он коснулся своими губами ее мягкой, бархатистой щеки и осторожно, словно боясь испугать, коснулся ее алых губ. Она нежно ответила на его поцелуй, и бард в буквальном смысле растаял от нежности и любви переполнявшей его. А Афелия, словно поняв желания Зинка отнюдь не спешила, играя с ним, но, не переходя ту грань которую бард не хотел переступать. Он был счастлив, действительно счастлив.
И засыпая, обвив ее руками и касаясь гладкой, бархатистой кожи он был счастлив как никогда. Она лежала на его груди, и ее тело было соблазнительно прекрасно в последних лучах солнца, которое заглядывало сквозь узкую щель задернутых тяжелыми шторами окон. Ее волосы хаотично лежащие на груди Зинка переливались на свету. Ее ротик был приоткрыт, открывая белые как слоновая кость зубы. Он чувствовал ее теплое дыхание на своем теле. И Зинк был счастлив. Счастлив, как, наверное, никогда не был счастлив. Темная, теплая темнота сна обволокла его, и он заснул, улыбаясь.