Пан Михал сидел, вытянув ноги, и уперевшись спиной в шероховатую стену. Он всегда предпочитал сидеть лицом к залу, имея за спиной что-нибудь покрепче и понадежнее, он вообще очень ценил надежность во всем, и в людях в первую очередь, а турниры и прочие развлечения полагал вещью легкомысленной и недостойной.
- Турнир, - сказал он, - надежный способ показать, чего ты стоишь тем, кому знать это не стоит.
Он усмехнулся в усы, вспоминая дела давние, столь давние, что иногда они казались ему прожитыми не им, а кем-то другим, молодым, полным сил восторженным юнцом. Он скакал во весь опор и тяжелое ясеневое копье в его руке опускалось, целя в край щита со львом и розой. Сквозь прорезь в забрале шлема, в темноте, будучи надине с самим собой, он видел, как вырастает перед ним силуэт Ольбрыхского в тусклом стальном доспехе, как копье того ударяет в край щита, соскальзывая и в тот же миг копье Михала, взрываясь облаком щепок, таранит плечо Яцека и, сильно ударяя в правую руку самого Михала, выбрасывает Ольбрыхского из седла назад...
- Хотя на турнирах можно прилично заработать, - добавил он, пытаясь припомнить, сколько же он выручил за коня и доспех Яцека Ольбрыхского, которого убили два года спустя в дешевой трактирной потасовке где-то в Редании... Он приложился к пиву и кадык его задвигался быстро, столь же быстро, сколь уменьшался уровень кислого и тепловатого напитка в его кружке. - Да только к чему это, пане... всяко нет давно турниров, да и не будет, пока нынешняя заваруха не закончится...