Просмотр сообщения в игре «The Death of Love»

Если бы личина несчастного Рикардо спала с злополучного чернокнижника в момент разговора с Жилем и Алариком, его участь была бы предрешена, а в Морготе никогда не произошла бы череда тяжких событий, сильно изменившая в дальнейшем как судьбу провинции, так судьбы Ватиканской Империи и Абиссарии. Используя внешность и память погибшего «Волкодава», Николас смог втереться в доверие к владыке Моргота и охотнику на демонов, видевших повсюду предателей.
Пока лучшие медики Машекуля пробовали все известные методики и разводили руками, а ученики убитого Ксавьера снова исследовали образцы тканей от искусственного тела в тщетных поисках генетического изъяна, Николас Вантейн осторожно нашёптывал отчаявшемуся графу об иных способах вернуть его драгоценной Жанне здоровье и спасти её жизнь. Поначалу Жиль отвергал советы, якобы почерпнутые спецназовцем из ранних христианских догматов, впоследствии признанных неканоничными и еретическими, но с каждым днём графине становилось всё хуже. После второй перенесённой ею клинической смерти де Рэ перестал колебаться; в тайне ото всех он осваивал тёмное искусство, обещавшее дать ему шанс обмануть смерть. При свете дня лорд Щита Империи выполнял свои обязанности, посещал палату своей супруги или уделял время расследованию Аларика, всячески помогая ему, но после захода солнца удалялся вместе с проклятым абиссарийцем в тёмные катакомбы, простиравшиеся под крепостью, чтобы постигать чернокнижие. К своему удивлению, граф делал немалые успехи в преподаваемых Николасом-Рикардо дисциплинах. Конечно, он был старателен, а его мотивация была неизменно высока, но дело было не в этом; в нём плескалась та самая сила, которая так ценится среди дворянства Абиссарии. Духовная мощь, связывавшая графов де Рэ с провинцией и Машекулем, в Жиле била не ключом, но колоссальным фонтаном. Морготский маршал, родись он по другую сторону границы, достиг бы высот даже больших, чем смог на своей родине.
Вскоре графиня пошла на поправку, а затем и вовсе покинула больничную палату, но это дорого далось лорду Моргота: его кожа там, где были вытатуированы «Око Ангела», «Антимагия», «Запечатанные уста», «Печать Света» и «Кровь мученника», воспалилась, а затем и вовсе начала гнить. Нечиста была и совесть де Рэ: поначалу для поддержания жизни супруги он вынужден был приносить в жертву животных, а затем и детей. Убийства младенцев тяжким грузом лежали на нём, и Жиль сделался мрачным и замкнутым. Хоть правитель провинции не раз лишал жизни своих противников, то были богопротивные колдуны и монстры; ему никогда не приходилось уничтожать невинное существо. Память о совершённом довлела над ним, возвращая в сумрачные катакомбы, где он в течение почти получаса стоял над плачущим младенцем, прежде чем смог надломить себя и дрожащими руками вонзить тому в сердце ритуальный кинжал. Вместе с ребёнком на алтаре умерла незапятнанность Жиля, пала последняя преграда, отделявшая его от кошмарной скверны.

Саунд: ссылка

Вместе с тёмным знанием приходили догадки о странной болезни Жанны-Жюльетт. О, если бы маршалу открылось большее, он в тот же миг собственноручно отправил на костёр самозванку, ради которой столько терзался и столькое преодолел. Но Николас понимал, что стоит, а что не стоит сообщать графу. Когда же де Рэ, решивший разорвать порочный круг, сжимавший его на манер чудовищного удава, бросил вызов своему наставнику, Жюльетт показала своё настоящее лицо. Вантейн был обречён в поединке с Жилем: граф превосходил его в боевой выучке и колдовской силе. Пусть он уступал в опыте колдовства, он находился на земле, с которой был связан тонкими узами и которая давала ему могущество. Если бы не удар, нанесённый вероломной притворщицей, Николас никогда не покинул бы Машекуль живым. Когда оглушённый повелитель Моргота потерял сознание, Жюльетт помогла чернокнижнику забрать его из замка – заклятье телепортации этих злоумышленников теперь сработало, поскольку де Рэ сам пустил их сюда, а структура незримого щита, что окружал замок, изменилась. Чтобы закончить то, зачем на самом деле явился в Моргот Николас, они направились к границе провинции. Там, во тьме древнего грота, абиссариец содрал с графа участки кожи, где ещё сохранялись изображения знаков Закфериона, и начал приготовление к старинному ритуалу, которым инициировали в некоторых случаях трансформацию подготовленного колдуна в демогоргота. Исключительное могущество Жиля не было гарантией успеха, но Вантейн обязан был попробовать. Даже гибель морготского маршала была угодна тем, кому присягал Николас. Чернокнижник вырезал на теле скованного де Рэ символы и слова заклинания, а Жюльетт, чей облик теперь нёс на себе следы явно демонического происхождения, увещевала графа покориться неизбежному.
Завершив свой проклятый обряд, Вантейн поспешил покинуть подземелье, оглашаемое исполненными невыразимой боли криками графа, чтобы пересечь границу и оказаться вне досягаемости де Рэ, если тот выживет. Демонесса же, путём сложного обряда получившая воспоминания Жиля и уверовавшая в то, что она и есть Жанна д’ Арк, осталась рядом со стремительно меняющимся мужчиной.
Возвращение Николаса стало сигналом к нападению; абиссарийская армия начала переброс формирований через телепорт из крепости Отаргос. Заклинание, позволявшее переместить такое большое количество людей и демонической техники, потребовало щедрых жертвоприношений и стоило жизни нескольким колдунам, но дьяволопоклонники были уверены в успехе. Моргот, лишившийся командира и подвергшийся внезапному нападению, был крайне желанной добычей. В провинции повсюду царила суматоха: в Машекуле обнаружилась пропажа графа, графини и одного из спецназовцев, а также следы проведения какого-то ритуала в катакомбах, а с пограничных застав рапортовали о широкомасштабном наступлении врага. Находившиеся в тот момент в Машекуле офицеры были уверены, что граф похищен, хотя и не могли в полной мере представить, каким образом это произошло. Подозревали отрёкшегося от родины и своего лорда Рикардо (или того, кто мог позаимствовать его внешность); пока малая часть «Морготских Волкодавов» была брошена на поиски, остальная готовилась выступить к границам. Объявленная Мартином Фарштайном, вместе с советниками графа взявшими на себя временное правление в чрезвычайной ситуации, всеобщая мобилизация происходила быстро, но недостаточно. Через час после первых сообщений о военных маневрах на границе удар обрушился на крепость Велас. Здесь абиссарийцы увязли, столкнувшись с хорошо укреплёнными сооружениями и яростью ветеранов Тринадцатой Морготской, но силы были неравны; защитникам крепости срочно требовалось подкрепление.
В момент, казавшийся безнадёжным, явилось чудо. Небеса разверзлись, и столб белого света обрушился на плац во внутреннем дворе Машекуля. Из света явилась Жанна д’ Арк в латах, сиявших, как солнце. За её плечами белели могучие крылья, а в руках, закованных в латные перчатки, мягко мерцал двуручный клинок. Если и оставались среди узревших её пришествия те, кто допускал хотя бы единую мысль о правоте осудившего её инквизитора, они в один миг отказались от своих сомнений, ибо в божественности дара Девы теперь не могло быть неуверенности. Голосом, в котором звенела сталь сражения, она воззвала, и её слышал каждый в Морготе. Едва вынося исходящее от Жанны свечение, опускались на колени видевшие её солдаты, и офицеры, и слуги.
- Фарштайн! Майор Фарштайн! Я поведу вас! – провозгласила ангел, и воины, готовые выступить из замка, вместе с ангелом и техникой исчезли в ослепительной вспышке. Подобные всполохи пронеслись по гарнизонам и крепостям Щита Империи, выхватывая целые дивизии, чтобы потом в один миг без единой царапины оставить их поблизости от Веласа. Последней явилась сама Жанна – с отметинами на лбу, будто носила терновый венец, и алеющими латными рукавицами – тяжело дышащая, но по-прежнему воинственная. Вид парившего в полуметре над землёй ангела ошеломил морготцев даже больше, чем способ доставки на поле боя.
- Братья! – в словах Морготской Девы слышался отзвук многоголосого победного вопля, - они пришли на нашу землю и оскверняют её! Твари, чьё существование омерзительно Господу нашему, явились сюда за нашими семьями и нашими душами! Так не дадим же им то, за чем они пришли!
К ангельскому гласу присоединились разгневанные крики сотен и тысяч солдат. Вскоре под стенами крепости Велас, видевшей великое множество баталий, развернулась ещё одна.

Саунд: ссылка

Пока за многие километры от пещеры, в которой проведён был сумрачный обряд над закованным в цепи графом де Рэ, гремел бой, открыл огненные глаза новорожденный демонический князь. Обладавшие особым даром монахи из Ордена Тернового Венца заходились в конвульсиях от его близкого присутствия и кошмарной ауры, довлевшей над Морготом. Там, во мраке каменных сводов, поднимался, судорожно цепляясь за неровные стены тот, кто был некогда морготским маршалом. Его окровавленное тело едва прикрывали лохмотья; существо, кое-как опираясь о валун, согнулось пополам и зашлось кашлем, пока не извергло из себя сгусток чёрной крови. Граф де Рэ сделался на три головы выше, чем был, и раза в полтора шире в плечах, хотя в целом пропорции его тела мало изменились. За спиной Жиля темнели громадные нетопыриные крылья, голову венчали витые рога, вместо ступней оказались львиные лапы, на пальцах рук выросли острые и прочные когти. Только тёмные длинные волосы и лицо его остались прежними, словно в насмешку.
Ужас и осознание последствий собственной фатальной ошибки пригвоздили новоявленного демона к каменистой почве. Стараясь осмыслить и пережить случившееся, его человеческое сознание балансировало на грани безумия.
- Мой лорд, - раздалось у него за спиной, и маленькая когтистая рука легла на его предплечье. – Ты готов вести свою армию? Авангард уже штурмует Велас.
Он даже не сомневался, кого увидит, когда обернётся. Но абиссарийские вельможи, решившие, будто обращённый лорд Моргота выступит против своих же солдат, ошиблись. Красивое бледное лицо исказила немыслимая ярость; с быстротой, удивившей самого Жиля, он развернулся и схватил за горло так долго лгавшую ему женщину.
- Как ты посмела?! – взревел де Рэ. – Как ты после того, что натворила, посмела предстать передо мной?!
Его ладони вспыхнули болезненно ярким пламенем, и Жюльетт завопила, будто её раздирали на части. Её тело тлело и осыпалось пылью, пока из рассыпающейся черноты не выскочила энергетическая составляющая всякой сущности, будь то ангел, демон или человек. Она ускользнула бы в Ад, чтобы вновь обрести там оболочку и полноценную жизнь, но только не теперь. Претерпевший ужасающую метаморфозу Жиль был не слабее, чем Левиафан или Бегемот. Пусть у него не было их контроля над своей колоссальной мощью, он мог видеть и удержать сущность демона. Более того, он мог её уничтожить. Когтистые пальцы ухватили почти юркнувшую в Преисподнюю мерзавку и растерзали, словно лист бумаги.
Испытывая гнев и отчаяние, де Рэ покинул пещеру, прихватив подаренный Орландо Ди Альри клинок. Теперь вся суть вражеского плана была предельно ясна, и маршалу оставалось только проклинать свою слепоту. Он не волен был что-то исправить, но вот отстоять Моргот всё ещё мог. Он чувствовал силу чернокнижников, находившихся за лесами и скалами, ощущал биение жизни и её угасание под стенами Веласа и свет, исходивший от одинокого ангела. В несколько прыжков демон забрался на утёс, нависавший над пропастью. Расправив крылья, он бросился вниз, не думая о последствиях опрометчивого шага; у самого дна бездны ему удалось совладать с воздухом и стремительно взмыть верх. Полёт Жиля не был верхом изящества, но он всё-таки летел, весьма быстро.
Оказавшись у ставки абиссарийцев и в тылу их армии, он не встретил значительного сопротивления. Извечные противники Ватиканской Империи держали оружие наготове, но не атаковали. Демон должен был стать их союзником – кто мог себе вообразить, что он полностью сохранил свою человеческую личность и прежние привязанности? Вышедшему к нему офицеру он оторвал голову. В этот момент на него обрушилось какое-то заклинание, и в глазах у де Рэ потемнело. Он выхватил из ножен элергордский клинок Орландо и ударил наотмашь, разрубив кого-то пополам. Теперь оружие жгло ему руку, но Жиль не отбросил его и не остановился. Чем сильнее была его ярость, тем сильнее искривлялось пространство вокруг. В итоге приведший в Моргот армию Волтумна Шталь вынужден был сражаться на два фронта: пока его солдаты погибали под Веласом, неспособные противостоять переброшенным Жанной превосходящим силам и ангельскому правосудию, с тыла сеял смерть демонический князь. Это было первое и последнее великое поражение Шталя – морготский маршал добрался до него и вырвал ему сердце. Жиль покидал пепелище с трудом: недостаточный контроль над демонической мощью сделал его крайне уязвимым, а потому граф был тяжко ранен. Дымящаяся кровь его оставляла выжженные следы на почве, но он смог вернуться туда, где начал свой путь в качестве порождения Геенны.

Саунд: ссылка

Жиль сидел, привалишись спиной к камню. Он почувствовал свою Жанну задолго до того, как увидел. Теперь не могло быть сомнений в том, что она - настоящая; кожа её вновь сияла слабым светом, и за плечами белели ангельские крылья. Да, такой и только такой она могла вернуться в бренный человеческий мир. Жаль, что он понял это слишком поздно. Опираясь на изменившийся от его ауры элергордский клинок, маршал встал и поднял глаза на ангела.
- Я знаю, зачем ты здесь. Я предал тебя, предал своих людей, Моргот и даже самого себя. Я заслужил возмездие, которое ты принесла, моя Жанна.
Жанна - вроде бы и не Жанна вовсе. Нечто иное, горнее, возвышенное, чуждое этому грешному и жестокому миру. Самую малость изменились привычные любимые черты, наполнилась плоть тягучим, глубинным сиянием, глаза стали безбрежными, как летнее небо, на лице застыла вдохновленная маска праведной отваги, будто бы призывающей всех честных христиан поднять мечи во имя защиты веры и загнать всех демонопоклонников и их хозяев назад в Преисподнюю. Воистину она стала ныне никем иным, как Ангелом Победы. Вот только небесная маска эта - мертвая, застывшая неживая, словно камень в основании собора.
И вместе с тем из-под камня этого тонкими ростками, презрев нерушимость гранита, словно бы молодая трава, пробивались чувства: простые, смертные, искренние чувства той, что любила и была любима. Не могло быть и сомнения - искаженная, измененная, переродившаяся не меньше, чем он сам, перед Жилем стояла его Дева. Его Жанна.
Голос Ангела был подобен бушующей приливной волне. Он рокотал отвагой и смелостью, он возжигал в сердцах ненависть к проклятым, ветром отмщения разрывал темное колдовство, нерушимым утесом стоял на защите христианских душ от козней диаволовых. Но там, за этой бурей, скрывалась она: растерянная, непонимающая, печальная и скорбная. Вот только... Мало кто из тех, кто знал ее смертной, мог бы уловить этот тонкий аромат человечности: слишком мало его осталось. Но тот, кто был графом дэ Рэ, мог.
Жанне так хотелось поведать ему обо всем, расспросить о том, как он жил без неё, дознаться, как можно все исправить. Но с губ слетело только два слова:
- Любимый... Почему!?
- Больше всего на свете я хотел, чтобы ты снова могла увидеть восходящее солнце. Я хотел видеть твою чудесную улыбку и слышать твой переливчатый смех. Я хотел снова держать тебя за руку, дышать с тобой одним воздухом, хотел, чтобы ты была счастлива. Но твои глаза были выжжены, сердце обратилось в пепел, а тот шёлк, что должен был стать твоим подвенечным платьем, сделался погребальным саваном. Я допустил это. И я остался жить с чувством вины и с любовью, сжигающей меня изнутри. Когда пришла она – демон – знавшая то, что могли знать лишь ты и я, я позволил себе поверить, будто ты вернулась ко мне, и мне дано было уберечь тебя от слёз, стереть лаской все страдания, которые незаслуженно достались тебе. Вместо этого я пребывал во лжи, - губы Жиля дрогнули в горькой усмешке. В огненном взгляде читались искренние, вполне человеческие эмоции; Жиль не оправдывался и не надеялся быть прощенным. Его срок в подлунном мире до низвержения в Ад определяли его тяжкие раны, и бывший лорд Моргота лишь хотел успеть сказать всё, что не успел сказать Жанне в другой, людской жизни. Прежде, чем он развоплотится до следующего призыва, прежде, чем Преисподняя поглотит его, он должен поведать своей Деве, как он любит её и как бесконечно она дорога ему.
Ангел слушала молча, словно бы в забытьи прикрыв веки. По лицу ее пролегли глубокие морщины, уголки сжатых в тонкую нить губ были печально опущены вниз. Только одной Жанне было ведомо, какую боль причиняло ей это выражение эмоций: не рассчитан был божественный лик на подобную мимику, не должно было челу Ангела Победы нести выражение скорби. Но по-другому она не могла. Не умела. Не желала.
Разумом она осознавала, что нет ее вины в том, что произошло с Жилем, но что разум! Может ли он велеть сердцу, может ли он заставить разлюбить, даст ли сил бестрепетно произнести приговор демону? Кому-то, может, и да, но не ей. Любовь возвысила Жанну, воскресила ее, сделала такой, какая она есть ныне. И она же убила её возлюбленного. И смерть эта была хуже гибели: Жиля ожидало вечное служение силам Ада.
Ангелы не плачут. Не умеют. Не заложена в них Господом такая человеческая черта. Не плакала и она, но печаль в голосе, ставшем тише ночного прилива, была горше тысяч слез:
- Хотела бы я тебя осудить, но не могу. Ты не мог не знать, что пути Господни неизменны, и не вернется то, что мертво, без Его на то прямого чуда. Ты не дождался меня, перепутал звезды с их отражением. Я тебе не судья, и будь я на твоем месте, кто знает, не поступила бы я также.
- Но если бы я не пал, разве была бы ты здесь? Разве ангел ходил бы по земле, не будь на то веской причины? - страшный клинок, на который опирался Жиль, рассыпался, и ему пришлось опереться рукой о высокий камень.
Где-то вдалеке раздались раскаты грома, и первые капли дождя упали с неба.
- Господи, - размашисто перекрестилась она, - не будет ли грехом, коли я и демон сей вдвоем скроемся навек от глаз людских, похоронив себя заживо в местах, недоступных смертным? Исцели разверстые раны его, не дай пасть в пучину Бездны, и навек покинем мы земли смертных. Любовью твоей заклинаю: яви милость, дай нам знак, Отче!
Жиль с невыразимой грустью смотрел на свою Жанну, творившую самую странную молитву из всех, что когда-либо были произнесены в Морготе. Каждое её слово обрушивалось бичом на де Рэ, каждая её непролитая слеза приносила боль куда более сильную, чем кровоточащие раны. Рыдания – горестные рыдания смертного – сжали ему горло, и граф умолк, чтобы подавить их.
В ответ на воззвание светлого ангела сначала ничего не происходило; дождь по-прежнему лил с разверстого неба, ветер дул с прежней силой. Только спустя пять минут молния ударила в одиноко стоявшую на опушке ель, и та с громким треском повалилась наземь.
Ангел задумчиво проследила глазами за яркой молнией и падением ели. Не требовалось боле слов и предзнаменований: все и так было ясно. Но Жанна почему-то все равно грустно проговорила:
- Знамение более чем ясно, любимый. Они не позволят нам остаться вместе. Неравноценен для них размен ангела на демона, и не видать нам счастья... Господи, за что нам такая кара, чем мы заслужили эти страсти при жизни и в посмертии? Ужели мы столь грешны, что Ты ниспослал нам наказание сие?
- Я никогда не был особо религиозен. Но после твоей смерти я отрекся от бога. Он - не то божество, которое прощает; если бы и было иначе, я - не тот, кого можно простить. Делай то, что должна, потому что я не хочу, чтобы ты была наказана. Но перед этим позволь в последний раз обнять тебя, - хрипло проговорил Жиль.
- Нам не известна воля Его, милый. Кто знает, будь ты терпеливей, я бы ещё при жизни твоей вернулась в мир белокрылой. А коли не при этой жизни, то мы были бы вместе в посмертии в райских чертогах. Он суров, он жесток, но справедливость его превыше разумения смертных: не сомневайся в ней, - ангел раскрыла объятия.
Демон в несколько тяжких шагов преодолел расстояние, отделявшее его от ангела. Он притянул девушку к себе и губами коснулся её лба.
- Спасибо тебе за тот свет, которым ты озаряла мою жизнь, и за те тысячи поцелуев, которые я всё ещё ощущаю на своём лице, и за твои лучезарные улыбки; за все дни и ночи, что мы провели вместе, поскольку в это время я был самым счастливым человеком на земле. Ты сияла для меня, будто ярчайшая звезда. В моих глазах ты всегда была богиней.
Поникли белоперые крылья, склонилась скорбно глава ангела: невыразима была боль той, что стояла перед любимым. Не было слов и чувств, что способны описать эти страдания. Она знала свой долг: казнить демона именем Его, но никак не могла найти в себе силы привести справедливый, но беспощадный приговор в исполнение. Обняв Жиля, она всем телом прижалась к любимому, склонив голову на плечо демона и содрогаясь в сухих беззвучных рыданиях. Крылья ангела словно бы шатром закрыли влюбленных, оградив их на краткие минуты от всего мира.
- Спасибо тебе, любимый, за каждую минуту, каждую секунду рядом с тобой. Я познала счастье и любовь подле тебя, познала радость и надежду. Ты был для меня всем миром. Ты остался для меня всем миром. Любимый...
Подняв голову, Жанна грустно взглянула в глаза демону:
- Прежде чем... Скажи, когда ты был с той демоницей, что таилась под моей личиной, был ли ты счастлив? Любил ли ты ее?
- Я был счастлив, пока был уверен, что она - это ты, - глухим голосом произнёс Жиль. - Я любил всегда одну лишь тебя.
Демонический князь гладил плачущую Жанну по волосам, и её беззвучные рыдания были невыносимы для него. Что мог он сделать, чтобы уберечь свою Деву от боли и слёз? Неужели тот, кому предстояло занять в адской иерархии место рядом с такими существами, как Азазель или Молох, совсем ничего не мог сделать?..
- Жанна, моя милая Жанна... Я не должен и мыслить о том, чтобы предлагать такое после всех своих деяний, но... - граф замолк на миг, а потом продолжил свою безумную мысль. - Пойдём со мной! Бог не достанет нас из глубин Ада. Я не могу снова потерять тебя, не хочу отпускать! Какая справедливость может быть в том, что раз за разом они отнимают тебя у меня?! Почему теперь, когда мы превзошли смертное существование такой чудовищной ценой, я должен отпустить тебя? Если даже после всего, что я натворил, я не сделался для тебя отвратительным, пойдём со мной, Жанна!
В тёмных глазах мерцала отчаянная надежда. Последние секунды в земном мире оставались демоническому князю – последние секунды, что определят вечность для них.
- Ты не сделался мне отвратительным, милый. Но если я спущусь в бездны Ада, тогда я сама стану противна себе. Кто я буду там? Сначала - ангел среди демонов, а затем? Не стану ли я сама дьяволицей, не превратит ли меня окруженье в нечто, подобное ему? И буду ли я тогда той Жанной, что знал и любил ты? Нет. Я стану, как та демоница, что воспользовалась моей внешностью, совратив и соблазнив тебя. Этого ты хочешь? Я люблю тебя, люблю, - она сорвалась на крик, - но не могу отдать себя в руки Люцифера, стать отродьем Сатаны! Этим я убью и себя, и наши чувства: ведь известно, что адские создания не способны любить!
Небо расколола вспышка молнии, и гром, казалось, потряс землю до самого основания.
- Может, - она с надеждой воззрилась на Жиля, - ты отринешь Люцифера и вознесешь Богу мольбу о прощении!? А даже если он не простит, то всё равно: пойдем со мной в сады Эдема - там, в тиши и спокойствии, мы обретём покой.
- Ничто не может запятнать чистоты, подобной твоей, - прошептал Жиль де Рэ, ощущая, как перехватывает дыхание от горечи. - Но я теперь - адское отродье, и я по-прежнему люблю тебя. Жанна... Я не могу отринуть Люцифера, потому что не присягал ему. Тем не менее, я то, что я есть. Я последовал бы за тобой куда угодно, но Рай закрыт для меня: я отмечен проклятой печатью демоничества. Мои раны ослабляют те чары, которые удерживают меня на земле. Вскоре я развоплощусь.
Маршал чуть отстранился, и девушка смогла увидеть, как на её серебристых доспехах дымится тёмно-багровая кровь демона и как от ран его тонкой сеточкой расползаются трещины. Хрупкие, точно стекло, края глубоких порезов крошились и таяли.
Д’ Арк была возвращена в этот мир для того, чтобы убивать, а не исцелять. Она была воссоздана заново для того, чтобы вдохновлять, а не лечить. Она была ангелом, и божественная сила в ней напоминала по сравнению с тонкой струйкой человеческих сил бурлящий поток, с воем несущийся с высоких гор. Но сейчас она не хотела лишать жизни. Все силы свои она вложила в одно – исцелить раны демона. Жанна знала: сила сама по себе в чистом виде не имеет ни цвета, ни направленности. Она зависит только от того, кто ее применяет. И она была готова отдать всё, чтобы остановить этот проклятый распад, что готов был расколоть её возлюбленного, точно стеклянную статуэтку. Всё то божественное, что было в ней, сплелось в единый узел с человеческим с одной-единственной целью.
Руки ангела двумя мотыльками порхали над ранами Жиля, и через них била энергия. Жанна молчала, всецело отдавшись сему процессу. Страшные повреждения под её ладонями затягивались, кровотечение останавливалось; как и в первую их встречу, д’ Арк спасла жизнь своему возлюбленному графу.
Жиль вновь прижал к себе девушку:
- Ты… удержала меня здесь… Уйдем же, скроемся ото всех в чащобах Вестерхеймского леса, где нас не отыщут ни дьявол, ни бог, ни человек. Если ты будешь со мной, ничего другого мне и не нужно.
Они спрятались в пещере под горным кряжем, и ангел укрыла пеленой чудовищную ауру демона. С наступлением ночи они покинули своё убежище, взмыв в беззвёздную черноту. Засветло Жанна и Жиль добрались до глухой чащи Вестерхейма – такой тёмной и зловещей, что даже самые храбрые патрульные никогда не забредали сюда. Жуткие твари кишели здесь, но никто из них не решался приблизиться к двум могущественным созданиям, рука об руку бредущих к руинам крепости Калодин, что до своего падения в 953-ем году была одной из величайших в этом краю.

Саунд: ссылка

Предчувствуя беду, Жиль услал Верене прочь из Моргота, ещё до того, как погряз в чернокнижии, отправив с ней в качестве сопровождения два отделения «Морготских Волкодавов». В руках жрица уносила бесценную чашу Калидруэн, а во чреве – плод их с Орландо любви. Воины, бесконечно преданные своему графу, проводили молодую женщину до обитаемых земель Элергорда. Элергордцы по понятным причинам не пытали приязни к нежданным гостям из Ватиканской Империи, но рассказ жрицы, явившейся с реликвией, стал поводом сохранить жизнь десятку спецназовцев, переживших переход. Капитан Гидеон Стормхарт, отправленный Жилем де Рэ с дипломатической миссией, даже получил шанс поговорить с Катаем. Тот воспринял слова морготского маршала, переданные офицером, крайне недоверчиво, но «Волкодавов» отпустил и даже распорядился выдать им на дорогу необходимые припасы и снаряжение. Но этот диалог, равно как и возвращение последней жрицы Калидруэн вместе с чашей, не прошёл бесследно: через двадцать лет после описываемых событий Моргот наотрез отказался выделять людей для очередного Крестового похода, направленного против Элергорда, мотивируя отказ крайне неспокойным положением дел вблизи Вестерхейма.

Николас Вантейн вознёсся после возвращения в Абиссарию. Благодаря его усилиям в пантеоне Ада прибыло демонических князей, что было крайне приятно Люциферу. Теперь, обладая большой властью, он без труда получил искусственное тело, созданное на основе генетического материала Изабель де Ла Круа, а затем смог вырвать из Преисподней её душу. Леди-инквизитор не целиком помнила своё прошлое, а память не слишком скоро возвращалась к ней, но воспоминания о чернокнижнике, бывшем её любовником и боготворившем её, сохранились. Хоть Николас жил в постоянной тревоге, имея врагом создание навроде Молоха, он больше никогда не был одинок.

Саунд: ссылка

Аларику удалось инициировать проверку Морготского отделения Инквизиции на самом высоком уровне, когда он отправил лично Маурицио отчёт об обстоятельствах гибели Изабель де Ла Круа и странном деле Жанны д’ Арк, пестревший новыми фактами, а также его и маршала догадками. В ходе проверки выяснилось много нелицеприятных фактов. В частности, стало известно, что глава Морготского отделения Фабиас Пиночет поддался искушению Великого Врага, тайно содействовал абиссарийским агентам, причастен к клевете на д’ Арк, подтасовке фактов и свидетельских показаний. Демоноборец не смог уберечь от порчи и падения графа де Рэ, но сделал много хорошего для провинции.
Вместе с несколькими отделениями «Волкодавов» и отрядами приехавших инспектировать Мэртир инквизиторов он задержал предателя, а после вывел контингент Морготского отделения к Веласу, где вместе с силами Орденов Тернового Венца и Великомученика Тристана атаковал абиссарийское войско с левого фланга.
Когда выяснилось, что граф де Рэ без вести пропал неподалёку от границы, заключённый в темнице Мэртира инквизитор Пиночет был зверски убит в своей камере. Гнев морготцев, лишившихся любимого правителя, был чудовищен. Они наотрез отказались от нового ставленника Маурицио; тот сразу по прибытии оказался в тюремной камере. Главе Инквизиционного Трибунала не оставалось ничего, кроме как пойти на уступки. Своеобразным «буфером» в этих переговорах оказался Аларик. Именно благодаря демоноборцу конфликт удалось разрешить мирно. Таким образом, сотрудников Инквизиции просто депортировали из Моргота. Вместо направления очередного «засланца» из Ватикана майор Фарштайн, принявший на себя бремя власти до явления нового графа де Рэ, потребовал доверить Мэртир Аларику – тот пользовался уважением и снискал определённое доверие.
Жиль де Рэ был признан погибшим, когда в одной из пещер неподалёку от границы нашли часть его снаряжения, окровавленную одежду и перстень с родовым гербом, передававшийся от маршала к маршалу. Расследование его смерти обрастало странными открытиями, но картину произошедшего восстановить не удалось. Следствие пришло к выводу, что абиссарийский агент, изменив внешность во время злополучной охоты, проник вместе со всеми вернувшимися спецназовцами в замок, получив таким образом возможность использовать колдовство, а потом при содействии одурманенной графини напал на де Рэ. Вероятно, Жиль и его супруга оказались жертвами в обряде, вырвавшем из глубин Ада демонического князя, которого и почувствовали провидцы из Тернового Венца. А может, маршала пытали, а после доставили в ставку неприятеля. Так или иначе, вопросов у экспертов оставалось много. Почему демон напал на абиссарийское войско? Зачем вернулся в пещеру? Если на полу пещеры была обнаружена кровь, соответствовавшая по группе и резус-фактору крови графа, и кровь демона, значит ли это, что де Рэ противостоял порождению Преисподней и смог-таки изгнать его ценой своей жизни? Однозначных ответов так и не нашли.
Папа Ватиканский Анемоний VII справедливо опасался бунта в Морготе. Он понимал, что традиционные меры решения подобных вопросов в данном случае не годятся, а потому пошёл по пути наименьшего сопротивления: Жиль де Рэ особым вердиктом был причислен к лику святых, Аларик и Фарштайн – повышены в чине, а назначение следующего главы Морготского отделения требовало согласования с повелителем Щита Империи и дополнительных тщательных проверок кандидата.
В знак особого расположения теперь уже генерал Мартин Фарштайн специальным указом приставил к лорду-инквизитору Мэртира Аларику отряд «Морготских Волкодавов», среди которых была и небезызвестная огнемётчица Фенрир. К слову, при Аларике Моргот пережил потрясающий подъём в научных разработках, поскольку демоноборец не был ни пуританином, ни откровенным вредителем. Отдельного внимания заслуживает личная жизнь нового главы Морготского отделения, тесно связанная с Ингой Фенрир. Эти двое расставались, но всякий раз возобновляли отношения, пока Аларик, наконец, не повёл свою темпераментную подругу под венец, для чего ему сначала пришлось одолеть её в поединке. Они дожили до глубокой старости в здравом уме и относительном здравии, хотя их жизнь вряд ли можно было назвать безоблачной – им хватило и радостей, и испытаний.
Созданная Люцием Ксавьером сыворотка была запатентована и одобрена к применению несмотря на выявленный при клинических испытаниях побочный эффект у каждого десятого исследуемого. Ученикам Люция позволили остаться и работать в лабораториях Машекуля.
В Машекуле возвели часовню Святого Жиля, где вместо алтаря высилась статуя на постаменте, изображавшая маршала в полном морготском доспехе. Скульптор изваял графа рвущимся в бой без шлема, с развевающимися волосами и вдохновенно-отважным выражением на молодом лице. Скульптура настолько хорошо удалась мастеру, что казалось, будто она вот-вот сорвётся с места, поразив занесённым мечом невидимого врага. Здесь «Морготские Волкодавы» принесли клятву мстить проклятым чернокнижникам за смерть своего лорда. Выполняя обет, они приносили к постаменту статуи головы абиссарийцев, добытых в предпринятом вскоре после битвы при Веласе походе. Использовав полученные от гьеденцев технологии (сотрудники Ксавьера, имевшие зуб на абиссарийев, были ничуть не против), армия под командованием Фарштайна продвинулась на 200 километров от границы, сея невиданные смерть и разрушение. Пока противник не пришёл в себя и не развернул контратаку, глава «Волкодавов» увёл своих людей, уносящих страшные трофеи, назад.

Саунд: ссылка

Взамен безвременно окончившего земное существование Жиля Ги де Рэ направил в Моргот своего младшего сына – Франсуа де Рэ, поскольку другой вероятный претендент – средний сын Николаса Этьен – был ещё слишком мал. Это был худший из возможных вариантов, но Ги не допускал и мысли о том, что трон Щита Империи займёт кто-то, кто не принадлежит к семье де Рэ. Франсуа один из всех троих отпрысков мужского пола являл собой образец фантастического беспутства. Необременённый обязанностями взять на себя управление финансами или удалиться в едва ли не самую негостеприимную провинцию Империи, он мог выбрать любой путь – стать учёным, богословом, художником и вообще кем угодно, но выбрал самый скользкий и порочащий честь семейства. Младший де Рэ проводил время в пирах, дуэлях, бесконечных интрижках и прочих сомнительных увеселениях; он не готов был взвалить на свои плечи всю тяжесть правления Морготом, но Ги оказался неумолим. Прихватив с собой свиту из приятелей-гуляк, Франсуа перебрался в пограничную провинцию, где провёл самые безрадостные дни своей короткой жизни. Моргот не принял нового графа, разряженного в пух и прах; с первых дней тому слышался неодобрительный шепоток челяди, мерещились презрительные взгляды воинов. Машекуль казался младшему де Рэ скучным и серым. Франсуа пробовал охотиться, но его изнеженных товарищей настигала гибель в мрачных и опасных лесах. Те из них, кто пережил это «развлечение», бежали прочь, а граф на несколько месяцев спрятался в замке, предаваясь пьянству, обжорству и волочась за молоденькими служанками. К концу его затворничества все молодые женщины и девушки, хотя бы мало-мальски пригожие, были вынуждены оставить работу, чтобы не подвергаться его домогательствам. Понимая, что необратимо теряет крохи уважения, связанные с памятью его брата и принадлежностью к роду де Рэ, Франсуа попытался подражать Жилю и многим предшествовавшим ему маршалам, а потому отправился в рейд с несколькими отрядами «Волкодавов». Там бедолага показывает себя ещё хуже. Не державший в жизни оружия тяжелее дуэльного пистолета или шпаги, в полном доспехе Франсуа не мог даже взобраться на коня без посторонней помощи. Сам рейд вылился в операцию по спасению незадачливого правителя, необременённого знаниями о повадках нечисти. Выезд затянулся, наступили сумерки, граф помчался сдуру за мантикорой и едва не погиб. К счастью, все, кроме мантикоры, остались живы, но Франсуа предпочёл бы провалиться прямёхонько в Ад.
С момента возвращения Франсуа де Рэ пустился во все тяжкие: он велел сжечь портреты и реликвии, украшавшие замок (слуги спрятали их в кладовках и каморах), скупал дорогие безделушки и гобелены, изображавшие развратные сцены, кутил и привёз в крепость выписанных из центральных провинций куртизанок. Однако все эти излишества едва ли делали его существование сносным. Ему часто снился средний брат, пытавшийся о чём-то его предупредить, отчего младший сын Ги мрачнел и раздражался ещё больше. Он сделался нервным, неуравновешенным, неряшливым и почти не расставался с бутылкой вопреки настоянию Фарштайна. Когда ситуация потребовала военного совета, Франсуа выдвигал потрясающие по своей глупости и категоричности предложения, ставившие в тупик своей необоснованностью собравшихся офицеров. Замечание одного из них – капитана Лоренса Валлоу, ветерана Тринадцатой Морготской, отца двух несовершеннолетних сыновей, открытого и честного человека – задело Франсуа сильнее прочих. Он страдал от сильнейшего похмелья и плохо контролировал себя. Когда по окончанию совета офицеры покидали стратегический зал, граф выхватил один из своих дуэльных пистолетов и выстрелил Валлоу в спину. Получившего ранение сердца капитана спасти не удалось вопреки своевременно оказанной помощи, и это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения морготцев. На следующий день тело Франсуа было найдено под внутренней крепостной стеной. Следственная комиссия быстро пришла к выводу, что маршал, к стыду, перебрал вина, свалился со стены и проломил буйную головушку.
В этот критический момент Ги де Рэ решился командировать в Моргот своего шестилетнего внука Этьена. Мальчик отправился в земли Щита Империи в сопровождении преподавателей и сестры-близнеца Гвендолин, никогда не разлучавшейся с ним. Формально правление лежало на ребёнке, однако на самом деле с этим справлялись советники Жиля и Фарштайн. Этьен и Гвендолин в детстве часто рассказывали, что дядя Жиль снится им и во сне даёт советы. Гораздо позже, когда брат и сестра повзрослели и стали достойной заменой своему героическому родственнику, некоторые иногда видели рядом с ними полупрозрачный статный силуэт. Всякий раз, как тень, напоминавшая бывшего лорда Моргота, появлялась поблизости, ей удавалось отвратить от племянников несчастье.

Саунд: ссылка

Орландо Ди Альри удалось отыскать приют, в котором находился сын его брата, Шарль. Он успел вовремя усыновить мальчика – буквально через день в это заведение действительно заявился бездетный инквизитор с тем, чтобы выбрать кого-то из сирот себе в ученики. Ди Альри находился слишком далеко от Моргота, чтобы как-то повлиять на развернувшуюся в Машекуле трагедию. Он тяжело переживал случившееся, испытывая сожаление по поводу своего отсутствия и чувство вины. Орландо не мог ничего исправить, но надеялся предотвратить грядущие беды. После сражения под Веласом он присутствовал на похоронах Жиль де Рэ (чисто символических, поскольку в гроб сложили перепачканные запёкшейся кровью предметы снаряжения и обрывки одежды), много путешествовал по Ватиканской Империи со своим племянником. Он вернулся в Моргот, когда туда перебрались Этьен и Гвендолин. Какое-то время граф-феникс гостил в замке, уделяя много времени детям Николаса де Рэ и Шарлю, но затем вместе с племянником покинул Щит Империи, направляясь к обитаемой части Элергорда в сопровождении группы телохранителей. Там он воссоединился с Верене и несколько поистине счастливых лет провёл рядом с ней, пока вновь не решил посетить Моргот, оставив Шарля с жрицей. Он сильно повлиял на восприятие Гвендолин и Этьена в отношении Элергорда; в целом в касательно этого государства они продолжали политику своего дяди.
Однажды Орландо видел и то, что все считали призраком Жиля де Рэ. Впрочем, сам Ди Альри не был уверен, что бесплотная тень являлась духом. Тем не менее, не ощутив в нём характерной для демонических существ злой ауры, граф-феникс немного успокоился.

Саунд: ссылка