Не подозревающий дурного граф уже закончил бриться и вытирал полотенцем остатки пены с лица. Внезапно он услышал хриплый, наполненный болью, лишённый всего человеческого голос Жюльетт, а секунду спустя - грохот падающих предметов и шелест оседающего на пол тела. В тот же миг Жиль, выронив полотенце, покинул ванную комнату, спеша на помощь обожаемой супруге. По пути маршал сорвал со стены полуторный клинок (оружие, служившее украшением в спальне, было боевым, а не парадным), но мерзавцев, посмевших напасть на графиню, в комнате явно не было. Зато женщина лежала ничком на полу посреди разбросанных вещей. На столике, зеркале, полу и предметах алели брызги крови. Кожа Жанны-Жюльетт пузырилась и расслаивалась.
- Жюльетт! - позвал владыка Моргота, бросившись к жене, но та не ответила. Под пальцами маршала, коснувшимися горла возлюбленной в проекции сонной артерии, едва-едва трепетал пульс. Не то провидение, не то злой рок снова силились отнять у де Рэ ту, кем он дорожил больше своей жизни; смерть подобралась к графине так близко, как не подбиралась с суда Инквизиции в Лавале.
В это утро вахту у графских покоев нёс тот, кто прятался под личиной погибшего Рикардо. Может, если бы Стефан Сольери стоял на посту с кем-то другим, многое в жизни владыки Машекуля и в истории Моргота пошло иначе. Однако по левую сторону от массивной резной двери, украшенной фамильным гербом, помещался абиссарийский колдун, надевший маску преданности.
- Мой лорд! - изумлённо воскликнул Сольери. - Вы...
Он не договорил, потрясённый увиденным. Порог перешагнул (а вернее сказать, перелетел) граф де Рэ собственной персоной. Из одежды на благородном герое Тринадцатой Морготской присутствовали лишь кальсоны, а на руках он нёс свою молодую жену – окровавленную и будто с обожжённой кожей.
- Рикардо, Стефан, сообщите в госпиталь. Реанимационную бригаду к третьей секции. Графиня… умирает, - набегу скомандовал маршал, но этих обрывочных фраз было достаточно, чтобы Сольери сбросил оцепенение и поспешил к телефонному аппарату, а прикидывавшийся «Волкодавом» Николас разогнал показавшихся на шум слуг.
Жиль, прекрасно знавший все потайные галереи и переходы древнего замка, вскоре воспользовался одним из них. Он нёсся по полутёмному коридору, не чуя под ногами каменного пола, но явственно ощущая, как жизнь покидает тело его милой Жюльетт. Что могло произойти за те несколько минут, что они были не в одной комнате? Или внезапный недуг, поразивший графиню, является следствием какого-то более раннего события? Женщина проклята? Отравлена? Заражена новым абиссарийским вирусом? Но когда? Как?
- Пожалуйста, не умирай, - одними губами произнёс лорд Щита Империи. – Ты просто не можешь умереть…
Потайная дверь распахнулась, и де Рэ на миг ослеп от яркого света. В просторном коридоре, ведущим в третью секцию отделения анестезиологии и реаниматологии машекульского госпиталя, его уж ждали – с каталкой, укладкой, мешком Амбу и портативным дефибриллятором. Здесь не теряли времени, и помощь графиня начала получать, как только очутилась на каталке.
- Что произошло, господин граф? – спросил доктор Резенфорд, спеша подле каталки в палату. Рядом медицинская сестра шла, держа на высоте поднятой вверх руки пакет с физраствором, тонкая прозрачная трубка которого соединялась с периферичкой, установленной в правой локтевой ямке.
- Я не знаю. Я был в ванной. Жюльетт была совершенно здорова. Я слышал, как она вскрикнула, а затем слышал шум. Когда я вошёл, моя жена уже лежала на полу, и повсюду была кровь. Её кожа…
- Это может быть инфекция, мой господин. Вам придётся отправиться в изолятор, пока мы не будем знать, с чем имеем дело. В опасности не только вы, но и все, кто находится в крепости.
- Да, - глухо ответил Жиль. – Делай то, что должен делать. Спаси её.
Каталка с Жанной скрылась в одной из палат, а вслед за нею туда вошёл и Хайнс Резенфорд.
- Я сделаю всё, что в моих силах, мой лорд.
Жиль де Рэ позволил увести себя в изолятор, подвергнуть санитарной обработке и переодеть. Граф безропотно подставил руку медицинской сестре, пришедшей взять у него кровь, и стоически перенёс все диагностические процедуры. Он хранил безмолвие, но отчаяние и глубочайшее горе, плескавшиеся в его глазах, были гораздо красноречивее любых слов. На висках маршала засеребрились тонкие пряди.
Он знал о своей супруге больше, чем мог сообщить даже специалистам госпиталя, а потому посредством телефонной связи затребовал нескольких учеников Ксавьера в реанимационное отделение. Затем Жиль сделал звонок в Мэртир. Если была хоть одна возможность отозвать Люция Ксавьера в Машекуль, её надо было использовать. Вероятно, а Жюльетт времени осталось гораздо меньше, чем можно было предположить.
Но действовать начал не только граф. Николас явился в госпиталь буквально через полчаса после госпитализации графской четы. Он честно, как и полагается сознательному гражданину Моргота, сознался в том, что при осмотре покоев маршала на предмет наличия спрятавшегося злоумышленника испачкался в крови несчастной госпожи де Рэ, а потому может быть заражён. К великой радости абиссарийца, его поместили в изоляторе, соседним с изолятором Жиля.